Рэй Дж. - Война. Сборник короткой альтернативной прозы

© Рэй Дж., 2021

ISBN 978-5-0053-7058-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Возможно присутствующие в текстах суждения в отношении политики, общественных норм, религии, института семьи и брака, сексуальных отношений, алкоголя, наркотиков, морального и физического насилия, а также административного и уголовного законодательства принадлежат исключительно героям повествования, не имеют ничего общего с позицией автора и не являются пропагандистскими.

Все события, их место, время и участники являются вымышленными. Любые совпадения носят абсолютно случайный характер.

В некоторых текстах содержится ненормативная лексика.

Рассказы «Покойник» и «Самый большой марлин» опубликованы в журнале «Новая литература» (в номерах за март и апрель 2016 г. соответственно). В данном сборнике тексты рассказов приводятся с небольшими изменениями и дополнениями, не влияющими на общий ход повествования.

– Рэй, я ждал тебя. Больше трех лет. Ты так резво начал и потом куда-то пропал! Снова поступишь так же?

Рэй действительно соскучился по этому старику, который лишь казался ненормальным. На самом деле он был эталоном нормальности , системности и логичности .

– Видите, док, мне кажется, я все понял, – уверенно начинает одетый в серое худи и голубые джинсы парень, вольготно сидящий в продолговатом кожаном кресле с подлокотниками. Цвет обивки – кармин. – Люди никогда не смогут жить счастливо. Всеобщего благоденствия нет. Даже в теории. Мы любим бояться, чтобы насладиться моментом, когда страх отпускает. Мы любим жалеть себя ради той короткой секунды, в которую странный голос орет внутри твоего черепа: « Все не так уж и плохо, МУЖИ-И-ИК!!! » Конфликты ради примирения. Зло ради добра. Если тебе кажется, что все вокруг слишком уж хорошо, всегда можно придумать себе проблему самостоятельно.

– Ты считаешь, что страх – это самонавязываемая вещь?

– Я считаю, что страх кроит повседневность на черное и белое. – Рэй накидывает капюшон, скрывающий его голову до чуть приподнятой воском русой челки.

– Каков твой самый главный страх?

– Неправильный вопрос, док! Хотите, я расскажу, какой из всех моих страхов был первым?

– Я весь внимание, – говорит Мебиус и складывает руки на животе.

Холодным октябрьским утром порог нашей квартиры переступил мой двоюродный дядя. Одетый в длинный бежевый макинтош с блестящими черными пуговицами, он стоял в дверях и тяжело дышал. Его очки в толстой пластмассовой оправе сползли на кончик носа, а темно-синяя фетровая шляпа была сильно побита ливнем.

Мама сказала, что он погостит у нас совсем недолго. Отец был настроен менее оптимистично, и на мой вопрос о дяде он лишь недовольно буркнул, что тот будет торчать здесь до скончания своих дней.

Прошло около двух недель. Дядя редко выходил из отведенной ему комнаты, ссылаясь на постоянное недомогание. Все случилось утром в воскресенье. В этот день я хотел выспаться. Предыдущие шесть дней мне приходилось много заниматься до поздней ночи – грядущим летом меня ожидало поступление в университет. Около десяти часов в мою комнату вошла мама и стала что-то искать в бельевом шкафу. Я открыл глаза и спросил у нее, в чем дело. Она была растерянной, мое ранее пробуждение и этот простой, на первый взгляд, вопрос ввергли ее в смятение.

– Будь в своей комнате и не выходи. Дядя Коля умер.

Ледяной пот окатил мою спину, а сердце провалилось куда-то в область кишечника. Случилось то, чего я боялся все свои сознательные годы. В нашем доме покойник. Я присел на край кровати и опустил ноги на студеный, продуваемый осенним сквозняком пол. На этом мои силы закончились, я не мог более сделать ни шага, ни малейшего движения.

Мною овладел насилующий душу страх. Противно щелкала секундная стрелка настенных часов. В окно бил дождь. Редкие прохожие кутались в воротники пальто и курток, прятали головы под зонтами. Промокшие улицы гнали их прочь.

Я не следил за тем, сколько времени прошло с момента короткой беседы с мамой. За пределами моего убежища суетились люди. Громкие шаги, обрывки фраз, хлопанье дверей. До меня донесся противный скрежещущий голос участкового терапевта, приехавшего на освидетельствование. Пухлая амбулаторная карта усопшего и оставшийся после него набор лекарственных препаратов убедили его не назначать вскрытие.

Вошел отец.

– Дядя Коля в соседней комнате. Дверь туда закрыта, сейчас ты его не увидишь. Пойди и съешь что-нибудь, уже полдень. Не дело портить желудок в столь юном возрасте.

Не смея перечить родителю, я натянул трико, футболку и вышел в прихожую. В это время входная дверь открылась и на пороге возникла наша соседка с третьего этажа – одинокая бабушка с библейским именем Серафима, крупная телом и строгая нравом женщина.

– Саша, здравствуй! Меня твоя мать пригласила. Чего не запираетесь-то? И да… соболезную.

– Спасибо, но я ведь не знал его совсем. Он приехал только пару недель назад.

– Знал – не знал, как-никак – родня, никуды от нее не денешься. Сейчас Шура подойдет еще, будем мыть дядьку твоего. Мы с Шуркой кого только в этом доме ни мывали уже! – Серафима родилась в Энске и всю жизнь отдала работе в душном цеху хлебокомбината, но в силу почтенного возраста она обрела манеру подражать сельскому говору.

– А его что, не увезут? – в ужасе спросил я.

– Куды везти-то? Не в больнице помер, в мертвецкую не возьмут. Там и без него своих полно. Да и дорого это, папка твой один жилы рвет, матка работу найти-то не сподобится. Ты, Сашенька, не бойся. Покойник – он с места-то не сдвинется. Живые страшнее.

Сил на ответ у меня не было. Я бросил взгляд на дверь, за которой лежал дядя.

– Вам еще похороны устроить надо, на все копейка нужна… – пыталась продолжить разговор Серафима, но я поспешил в сторону кухни. В тот момент мне было не до светских бесед со словоохотливыми старухами.

Кухня казалась жуткой, тоскливой, неимоверно уродливой – кухня квартиры, в которой находится покойник. Вся еда, вода, даже то, что было спрятано в холодильнике и за дверцами гарнитура, теперь все это было пропитано смертью, отравлено холодным черным ядом. На плите стояла кастрюля с остатками картофельного пюре, которое мы ели вчера на ужин. Дядя Коля тоже ел. Теперь эти бледные липкие картофельные комья стыли в его мертвом желудке.

Меня вырвало в раковину, поверх горы посуды, оставшейся после прощального дядиного ужина. Даже мысль о пище была для меня слишком противной. Я вернулся в комнату и вновь сел на кровать. Ждать было нечего, все оборвалось.