Валерий Казаков - Саша. Маленькие повести

Поздно вечером старый друг Павла, Гриша Крупин, подкатил к крыльцу на тройке резвых колхозных коней. Он был сейчас председателем колхоза и решил таким образом отблагодарить участкового за прошлые заслуги. Когда экипаж уже стоял перед домом, Вера увидела запряженных коней в окно, и сердце у неё обмерло от восторга. Неужели это для них, это за ними? Таких рысаков раньше она видела только на цветной иллюстрации в журнале «Крестьянка». Там тоже были две каурые пристяжные и гнедой коренник с пышной гривой, в которую кто-то вплел алые ленты. Правда, в реальной тройке алых лент не было, но всё остальное совпадало вплоть до самых несущественных мелочей. И санки, и дуга с колокольчиками, и ярко наряженный кучер.

Молодые сели в легкие санки, накрыли ноги широкой заячьей шубой. Возница взмахнул кнутом, сказал: «Поехали!» – и тройка понеслась по широкой проселочной дороге к далекому синему лесу. Ямщик в черном полушубке, подпоясанный атласным алым кушаком, стоя управлял коренником. На него то и дело летели из под копыт коней спрессованные комья снега, а он только краснел и щурился, шевеля густыми бровями, да весело покрикивал иногда: «Э-х-х… Пошли родимые!»

Вскоре тройку лошадей встретил лес посеребрённый инеем и украшенный белыми шапками снега. Молодые сидели в санках, тесно прижавшись друг к другу, и глаза их счастливо блестели. Зимний лес оторвал их от прежней жизни, отделил зелёной стеной от обыденной скуки и унес в будущее. Мимолетность происходящего ими сейчас не ощущалась. Наоборот – возникло чувство неповторимости настоящего, как будто только теперь они, наконец, поняли истинный смысл жизни. Её красоту и сладость. Павел искоса посмотрел на Веру. Она была бледна и неподвижна. Он слегка наклонился к её манящему молодому лицу и спросил:

– Ну как тебе? Нравится? А!

– Очень, – искренне ответила она. – Мне хорошо. Хорошо!

– А тебе хочется, чтобы так было всегда?

– Да… Только так не бывает.

– Сейчас будет, – уверенно ответил Павел. – Сейчас будет так всегда.

В это самое время лошади вынесли их на яркое пятно заснеженной поляны. Промелькнули с боков останки старых заборов, ветхие столбы и темные перекладины, какие-то занесенные снегом бревна, приготовленные когда-то для строительства нового дома. Потом тройка снова въехала под кроны деревьев, яркий свет исчез и ямщик, повернув к ним румяное лицо, громко сказал:

– Здесь был поселок когда-то. Он назывался Красный Яр.

– От него совсем ничего не осталось, – продолжил Павел.

– Ничего, как видишь, – с сожалением отозвался ямщик.

– Вот так и люди, – вырвалось у Павла. А потом почему-то захотелось продлить то счастливое мгновение в душе, которое навеял ему лес несколько минут назад.

– Останови, – велел он ямщику. – Мы немного пройдемся.

Вера легко выпрыгнула из санок и они, взявшись за руки, пошли к темно-голубому заснеженному ельнику возле небольшого оврага. Снег в лесу оказался неглубоким, идти по нему было легко и приятно. Но в чем-то они проиграли, остановившись. Что-то утратили. Проиграли, потому что исчезло чувство полета. Окружающий мир приобрел ту излишнюю простоту и конкретность, ту детализацию, которая делает его прозаичным.

Стучал где-то с боку дятел. Слышно было, как на зимней дороге переступают и пофыркивают лошади, как ямщик ласково переговаривается с ними, поглаживая их по бокам. Павел посмотрел на Веру ещё раз и почему-то с трудом осознал, что эта красивая краснощекая девушка его жена. Несколько дней назад такое было невозможно представить. «Пошли скорее, пошли», – зашептал он, увлекая Веру в густой ельник. Там Павел прижал её к себе и стал целовать в губы, в прохладные от мороза щеки, в покорные закрытые глаза. Ещё, ещё. Голова закружилась от счастья. Он, шутя, упал в снег на спину и протянул к ней руки, как бы приглашая её в свои теплые объятия. Но она как-то странно – вовсе невесело засмеялась в этот момент, и в её глазах мелькнуло что-то рождающее страх, что-то тайное и пугающее. Как будто это была уже не Вера, а какая-то другая женщина, которая знает всё наперед и не делает неверных шагов.

– Вставай, – велела она после недолгой паузы. – Я не люблю в снегу купаться.

И он встал, уже не чувствуя в душе восторга, не замечая желтых солнечных пятен на голубом снегу. И пока они шли к яркой дороге, он успел подумать о словах её матери, которая обронила однажды, что всем её дочь хороша, только взгляд у неё порой бывает слишком пронзительным. Иногда Вера так посмотрит, что душа в пятки уйдет.

Вечернее солнце уже садилось за кроны деревьев, когда молодые решили вернуться домой за длинный стол, вдоль которого знакомые и веселые лица.

Как ожидалось, гости всё ещё ели и пили, отпускали сальные шуточки, дарили подарки и обменивались впечатлениями, потом снова пили и ели, дружно кричали «горько», а молодые смущенно целовались и смотрели на окружающих трезво и отрешенно, пока про них окончательно не забыли, пока их совсем не перестали замечать.

Потом мужики дружно запели «По Дону гуляет», а женщины – «Я сшила платье белое», и все при этом старались перекричать друг друга, – женщины мужчин, а мужчины – женщин. И эта разноголосица, кажется, никого не раздражала. Только один седовласый участник афганской войны с протезом вместо левой ноги, вдруг вспомнил что-то обидное из своей тяжелой жизни и заплакал навзрыд, размахивая в воздухе черной лакированной тростью. Его стали успокаивать, увещевать. Но он никого не слушал, ударил тростью своего соседа справа, потом по спине огрел жену. «Вот вам, твари тыловые!» После чего его неожиданно скрутили и увели ночевать к сердобольным родственникам, которые безропотно сносили все его выходки.

Потом в дом ворвались нахальные и горластые (какие-то подозрительно веселые старики и старухи), они стали отплясывать между столами медленный русский танец, размахивая белыми платочкам. Им умиленно хлопали, подносили по рюмке и благодарили. Потом в сенях подрались какие-то горластые люди и трудно было понять – родственники это дерутся или посторонние, так как все эти люди были в меру пьяны, прилично одеты и гладко выбриты. Они бойко размахивали кулаками и выкрикивали такую отборную брань, что становилось неудобно всё это выслушивать.

Спать молодых положили на полати. Там было тесно, душно и неспокойно. О том, чтобы в этих условиях заняться любовью не могло быть и речи. Павел вспомнил, как неслась по лесу тройка, как холодный ветер обдувал лицо, как было на душе спокойно и радостно, и как потом они с Верой шли по гулкой солнечной просеке, взявшись за руки, а над ними стучал и стучал дятел…