Waldemar Knat - Светлые дебри

Говоря же вообще, тут видна сугубо и трегубо положительная сторона астрологических увлечений, они отражают дух современной женщины:

– Я сама строю свою жизнь! И обойдусь без советов придурошных любителей футбола с пивом!

И это прекрасно: женщина должна наконец-то стать полностью свободной.

И станет, в этом нет никаких сомнений. Чему всё человечество, за малыми исключениями, будет несказанно радо, несмотря ни на какие различия первичных, а равно вторичных половых признаков и функций.

Цивилизация уже освободила женщину от докуки домашних дел, изобрела умную стиральную машину, умную электроплиту, и умную посудомоечную, наконец, которая особенно греет сердца дам. И еще массу полезных и умных механизмов. А скоро освободит совсем!

И станет женщина свободной, творчески мыслящей личностью.

Ну и что, что все вышеперечисленное было изобретено и внедрено мужчинами?

"Ах, оставьте! – скажет вам любая целеустремленная дама, – хоть какой-то толк должен быть от этих несносных существ?"

И будет права.

Надобно все же объяснить необычное месторасположение профессорского бизнеса.

Места в нишах по справедливости считались экстерриториальными, то есть не принадлежавшими ни одной стороне. Некая нулевая точка, на которую не распространяется действие ни германских, ни швейцарских законов. А потому чрезвычайно удобная позиция для нищего, просящего подаяние.

Полицейские обеих сторон, наслышанные о глубокой личной драме профессора, посмеиваясь в кулачок, закрывали глаза на него, разводя в улыбке руками, ведь некоторые полицейские чины вышли из его учеников!

И даже нынешний мэр швейцарской стороны господин Фридрих Штайн был также его учеником. Этим, вероятно, можно многое объяснить, по крайней мере, доступность ниш. Профессор попеременно сидел то в одной нише, то в другой. Взгляд его был направлен внутрь себя, иногда он даже не слышал вопросов, будучи настолько поглощенным своим миром, что походил на какого-нибудь древнеегипетского бога, который не смотрит ни на кого, а только созерцает минувшее и будущее одновременно.

Наш нищий, между тем, получая очень неплохие барыши, сообразно своей экстерриториальности и своему статусу, вероятно, не платил налогов!

Острые языки даже предлагали ему открыть в одной из ниш свой банк, дабы не подпадать под фискальные органы двух окружающих государств, но печальный профессор даже не отвечал на эти дурацкие шуточки, поглощенный какими-то мыслями, так беспокоящими его душу, что становилось очевидно: благородный сиделец слегка «тронутый».

Впрочем, символ профессора-спасителя, как и оракула в древних Дельфах был уже создан, только крепчал, подобно морозу на Аляске, принося новые и новые барыши.

Животрепещущий вопрос беспокоил самых любопытных граждан: куда он девает свои немалые деньги?

Никто не знал и не спрашивал, а если и спрашивал, тот даже не слышал этих вопросов, смотря как бы сквозь собеседника. И то правда: он же не интересуется на какие деньги живет любопытствующий?

Вот и вы не спрашивайте, – было написано на его гордом, одухотворенном челе сфинкса.

Ах, друзья мои, а особливо подруги!

Что так желанно в этом мире?

Что так волнует наши сердца, от чего ломаются судьбы, теряются состояния, уничтожается статус в обществе?

От чего мы млеем, вспоминая какую-нибудь подробность из нашей юности, иногда досадливо морщимся:

«А сейчас это сделал бы совсем иначе!»

Любовь.

Будь она неладна.

Именно она и погубила профессора.

Сердца профессоров-мужчин часто бывают слепыми и наивными точно так же как и сердца остальных носителей мужественности. И не помогают тут ни научные успехи, ни восторг студентов-учеников, ни уважение и почтение коллег.

Любовь уничтожает эти легкие заграждения как весенний паводок сметает старенькие, дряхлые заборы и крутит в водовороте, хохоча над людскими заблуждениями, будто они могут победить любовь.

«А вот вам!» – говорит та и ломает жизнь первого понравившегося блюстителя нравов.

Чаша внезапной любви не минула и нашего несчастного героя.

Профессор права, до пятидесяти шести лет ратовавший за безукоризненное исполнение законов и иных общественных установлений, влюбился.

Впрочем, влюбиться то может каждый и в кого угодно, это не запрещено, а только подогревает интерес, вызывая улыбку у предмета любви.

Тут дело слегка иного рода: профессор влюбился в свою студентку.

Двадцати четырех лет.

Но и это чепуха! Разве нельзя влюбиться в свою студентку?

Да боже правый! Таких примеров множество в нашей лишенной предрассудков жизни, автор этих строк, будучи еще студентом, самолично наблюдал как профессор влюбился в сокурсницу, та ответила благосклонностью и что из этого в итоге вышло. А ничего не вышло, спешу предуведомить любопытных: девица хотела бы затащить профессора под венец, но тот оказался калачом тертым и избежал брачных уз, имея некоторый жизненный опыт и разводы с женами.

Но этот случай иного рода.

Огонь.

Страсть, сжигающая душу дотла. Готовность пожертвовать всем ради счастья любимой. Он намеревался отдать за нее не только жизнь, но даже и свободу с надетым на безымянный палец золотым ободком, что, согласитесь, иногда бывает дороже жизни.

И все, чем владел ― завещать своему кумиру.

Девице, безусловно, было любопытно: а чем же особенным она обладает, что распаляет не только пубертатов, – с теми как раз все понятно, – но даже и сильно поживших профессоров?

Магия? Дар? Очарование, посланное с небес?

Право же, не стоит забывать и о Елене Троянской, жене Париса, из-за которой перессорилась вся древняя Греция и даже прилегающие страны втянулись в эту удивительно нелепую с точки зрения современного человека коллизию.

Впрочем, замечу апропо, очень хорошо, что перессорились, иначе как бы до нас дошли блистательные гекзаметры Гомера?

Значит, есть какое-то вещество в этом мире, от чего мужчины внезапно дуреют, теряя остатки гордости, сломя голову галопируют к своей погибели?

«Да» ответит вам рассказчик и со внезапно занывшей душой повторит печально: да!

Оно есть. И, похоже, это приговор всем нам, мужчинам. Ну, или почти всем.

Профессор вдруг стал совершать безумные поступки: приносил на лекции роскошные букеты роз и прилюдно дарил своей избраннице, тая на глазах у студентов.

Вместо того, чтобы читать лекции о юриспруденции и способах ее применения, стал нести какую-то сладкую чушь о чувственности, о садах Эдема, о наслаждении жизнью. Цитировать Петрарку, не сводя глаз со своей Лауры. Читать сонеты Шекспира. На память цитировал длиннющие отрывки из писем королев к их возлюбленным… нет, врет автор. Наоборот: возлюбленных к королевам.