Григорий Жадько - Чужая невеста

© Григорий Жадько, 2021

ISBN 978-5-0053-6752-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор приносит извинения, если что-то будет непонятно. Эта книга является продолжением книги "Страна расстрелянных подсолнухов"

Данила поехал по форме, пришлось купить с рук, отдать последние свободные деньги. Его, в госпитале, исчезла в неизвестном направлении. Эта была пару раз стираная, но вполне приличная, может даже с мертвяка, но не дорого. Пришлось только спороть с рукавов красно-синие шевроны «Новороссии».

Данила поискал в ящиках тумбочки, не забыл ли чего. На дне последнего, в самом конце, обнаружил надпись: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем. И если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя. Ницше».

– Кому-то делать было нечего – усмехнулся он.

Он не мог предположить, что надпись окажется отчасти пророческой, и его поездка будет далеко не такой безобидной, как можно было предположить.

В открытое окно влетел зеленый плоский жук и сделав круг по палате, опустился на его плечо.

– Однако! – он щелчком отправил его обратно. – Лети дружок!

Данила аккуратно уложил в рюкзак: нарезанную булку хлеба из столовой, пару черствых ватрушек, десяток мелких яблок, что валялись в холле на общем окне и половину рулона туалетной бумаги из туалета. «Простите ребята!»

Вот и прощание накоротке с теми, кто оставался. Он ни с кем так и не сдружился: его не приняли. Он был для них чужой. «Пусть так. Они имеют на это право».

Но не повидаться напоследок с дворником – дядей Пашей, он не мог.

В узкой, как пенал пристройке, можно было сесть только на кровать с продавленной панцирной сеткой, которая была застелена серым солдатским одеялом, но он не решился. Жилище дяди Паши не радовало уютом. Мутное одностворчатое окно, заклеенное с зимы бумажными полосками с клейстером, никто не распечатывал, а на больничной тумбочке, застеленной газетами, примостилась плитка и чайник с приваренным носиком. Не выбивались из общего ряда и кружки, доброго коньячного цвета от заварки, которые стояли на облупленном подоконнике.

– Выписали?! – улыбнулся старик, увидев его тощий вещмешок на плече.

– Да-а-а! – чуть смущаясь произнес Данила. – Вот зашел!

Лицо у дяди Паши было морщинистое, как печеное яблоко и такое же коричневое от загара, а руки жилистые, со вспухшими синими венами; а если он улыбался, то морщин добавлялось, и это старило его, но это бывало редко.

– Ты же еще мешок с костями, а не человек?! – бросил он, не выбирая выражений.

– Если в зеркало не смотреться – то нормально!

– Ну если так, то да! – тяжело вздохнул он и провел по волосам загорелой до черноты рукой. – Что от матери больше денег не дождался?!

– Война! Наверно сами на мели, но на дорогу должно хватить.

– Точно?

– Не знаю. На пределе, но думаю, не пропаду.

– Я бы тебе дал, но сам понимаешь, откуда их взять. Слушай! Есть рыба холодная, Федора дала. Я не ел. Возьми.

– Может не стоит? – смутился парень.

– Да бери на дорожку!

– Ну не откажусь. На вечер. А я тебя сигареткой угощу. Пачку из НЗ, специально на отъезд берег.

Они вышли, закурили. Молодой человек незаметно положил на подоконник еще парочку сигарет. Вообще они были вне войны, старались в разговорах обходить острые углы, но не в этот раз.

– Никогда нельзя доверять государству. Никакому. Никакому и никогда! – хрипел дворник, глухо покашливая.

Данила молчал. Сизый дым струился к шиферному потолку навеса и обнимая край, стремился ввысь.

– Им вы нужны здоровые. Все эти: присяги, клятвы, знамена – чтобы вы были послушные. А что бесплатно досталось – никогда не ценится. Это закон жизни. Молодые-то они безголовые и бессмертные. Каждый думает, что он то – не умрет. Но это иллюзия, самообман. А покалеченные, безрукие и безногие никому не нужны.

Он надолго закашлялся и добавил:

– Ну зря я так! Извини дурака! Ты же проститься пришел.

Данила примирительно похлопал его по натруженной тыльной стороне кисти. Он его понимал. Дядя Паша всегда переживал за них желторотых.

– Когда мне было столько лет как тебе, – просветлел он лицом, глядя в пустоту, – я тоже возвращался с войны. Голодное, но хорошее было время. Победа грела! Одна рука на перевязи, в другой самодельный костылек, но домой. А девок сколько было! Ты не представляешь!

– Они и сейчас есть! – улыбнулся Данила.

Он вздохнул и добавил, не обращая внимания на его реплику:

– В ситцевых платьишках, с косами, бантиками – кровь с молоком! … Так что не отчаивайся! Много я таких молодых парубков в черных мешках в подвал сносил. Тащу, а сердце заходится. За что их?! Тебе с простреленной насквозь башкой – еще повезло. Запомни мое слово!

– Я понимаю!

– Ну бывай, что ли! Не воюй больше! Все мы русские, даже если фамилия на «о» кончается.

Они обнялись. Он смахнул старческую случайную слезу, отвернулся устыдившись ее.

– Ну все! Все! – вырвалось у Данилы!

Он приобнял его за плечи и не оглядываясь, ускорил шаг.

Старобешево осталось за спиной! Видавшая виды Нива ехала виртуозно петляя. Водитель – украинский мужичек с хитрецой и прищуром как у Ленина – сверлил его взглядом, но сам разговор не начинал. Все на нем было старое и порядком заношенное, очевидно «женка» отсутствовала. Или на Украине, или в России нашла приют. Таких разъединенных пар в Новороссии было предостаточно. Полностью бросить нажитое было боязно – растащат, и выживать тяжело. Шофер аккуратно объезжал плохо засыпанные воронки, но все же сильно трясло. Местами асфальт отсутствовал и приходилось придерживаться за верхнюю ручку. Подсасывало пыль, и она противно скрипела на зубах. Разбитая дорога. Дорога войны… из дверных динамиков лились печальные и тревожные звуки мелодии Океана Ельзи:

Бои и здесь напоминали о себе. В окнах показалась разрушенная Ломоватка. Огромные рваные дыры в домах, бесформенные груды кирпичей. Безлюдно. Только ветерок уныло трепал шторы в пустых проемах. Лутугино, Краснодон, «Краснодонуголь», стела «Скорбящая мать» – это о другой войне, но история повторялась.

Наконец, дорога привела на КПП, в пограничный пункт Изварино.

– Повернешься хлопець, али назовсим? – не выдержал, долго молчавший мужичок и хитро взглянул на него испытывающим взглядом.