Владимир Ведерников - Биенье сердца моего

Заводы, фабрики, учреждения, учебные заведения лихорадило от массовой посылки людей на село. Их руководители из кожи вон лезли, чтобы выполнить установленные планы, а на них ворохом сыпались строгачи с неизменной шаблонной и маловразумительной формулировкой «за необеспечение сельхоз работ». И тщетно было взывать к здравому смыслу и требовать спроса только за своё непосредственное дело.

Иван Панфилович был достаточно умён, чтобы не понимать, что сложившиеся отношения между городом и деревней ненормальны, и иждивенчество это не может долго продолжаться, но его суетно-вялая мысль страшилась заглянуть в завтра, где всё изменится; его вполне устраивало сегодняшнее положение, когда не надо день и ночь колготиться в заботах, проявлять инициативу, идти на мировую с десятками обиженных колхозников, брать на свои плечи весь груз ответственности, от чего он, честно говоря, уже поотвык.

Однажды в каком-то чистом, благородном порыве он начал писать докладную записку в верха, в которой хотел высказать своё мнение и о «шефах», и о многочисленных толкачах, и о том, что город должен давать деревне не эти орды неумелых людей, а прежде всего то, в чём он действительно силён: машины, запчасти, стройматериалы, и, может быть, опытных специалистов – токарей, слесарей, электрогазосварщиков, – чтоб не стояла на приколе дорогая техника, и отпала нужда в непроизводительном ручном труде.

Многое хотелось написать в этой записке Ивану Панфиловичу, сделать выкладки и экономические расчёты; богат был его жизненный и председательский опыт, и, наверное, от этого же опыта он и разорвал своё незаконченное творение и бросил на загнетку 46 46 Место в русской печи, куда сгребаются горячие угли. , решив, что умные в советах не нуждаются, а дураки им не следуют, и что плетью обуха не перешибёшь. Куда проще было жить со слепой убеждённостью, что сверху всё виднее лучше и там знают, что делают. Во всяком случае, ему от этого пока не плохо…

Цепко ещё жила в деревне сволочная убеждённость: не подмажешь – не подъедешь. Председатель умело поддерживал это заблуждение, и правленцы бездумно поднимали руки, ссужая главу колхоза очередной бесконтрольной тысчонкой рублей на выбивание стройматериалов и запчастей.

Кладовщик грузил в председательский газик 47 47 Автомобиль Горьковского автомобильного завода (сокращённо ГАЗ). тушку поросёнка, кадушки со сливочным маслом и мёдом, мешок-другой яровой блинной муки, – и Иван Панфилович отбывал в город. Здесь он быстренько, с деловитой озабоченностью на лице обосновывал кабинеты областного управления сельского хозяйства и «Сельхозтехник», договаривался с кем надо о поставках планово занаряженных машин, запчастей, удобрений, семян, комбикормов, а потом, плотно набив в магазине объёмистый портфель бутылками с коньяком, ехал за город, к стародавнему знакомцу-леснику.

Чистенький, рубленный из вековых сосновых брёвен, дом уютно стоял на берегу полноводной реки в окружении высоченных заматеревших берёз. Бездетный лесник жил в нём с сухопарой, неопределённого возраста женой. Подкупленные щедрыми подарками и дармовой выпивкой, супруги встречали Зотова как родного, раболепно заискивали и с ног сбивались, всячески угождая ему.

Иногда он жил здесь до недели. Этот тщательно законспирированный дом в немой лесной глуши был ему жизненно необходимо. Здесь он чувствовал себя полновластным хозяином, отдыхал от людей, отходил от душевных неурядиц, сбрасывал с себя поганую тяжесть неуверенности, неподъёмными похмельными утрами находил целительное понимание и угодливую заботливость, а не истеричную ругань, как дома, в ответ на которую тупой бычьей злобой наливается голова, и хочется, зверея, по брёвнышку раскатать своё ненавистное, отравленное многолетним разладом жилище.

Сполна утолив жажду по спиртному, подавив в себе сумятицу и страх, он возвращался в колхоз будто бы помолодевший, по-прежнему шумливо-активный, напористо-суетливый. И мало кому было вдомёк, что под маской преувеличенной бодрости он скрывал свою растерянность и внутреннюю пустоту. А в том, что люди до сих пор не разглядели его пустоты, ему везло, как везёт игроку.

Утро было свежее, ярко-зелёное, бодрящее. Солнце запуталось в лохматине уличных ветел 48 48 Другое название дерева – ива белая. , на дороге поблескивали лужицы. Кручёный ветер ударил из-за угла в лицо, высек слезу.

Первый секретарь райкома партии Антон Фёдорович Истомин неторопливым прогулочным шагом, заложив руки за спину, шёл по пустынному ещё райцентру на работу, глубоко, с удовольствием вдыхал напоенный дождевой прохладой воздух и пытался сосредоточиться на мыслях о сегодняшнем заседании бюро.

Катастрофа с плотиной в колхозе «Рассвет» получила широкую огласку. Зотов оперативно информировал о ней прокурора, райсельхозуправление, райисполком 49 49 Районный исполнительный комитет. и райком. В своих письмах Зотов лил горячую слезу, может быть, чересчур эмоционально, но в целом довольно убедительно обвинял ПМК в некачественном строительстве и требовал наказать бракоделов. Истомину стало известно и то, что председатель колхоза обзванивал некоторых членов бюро и настойчиво убеждал их в неоспоримой виновности строителей. В обход райкома Зотов сообщил о сносе плотины в обком 50 50 Областной комитет. , и у Истомина был неприятный разговор по телефону. Пришлось, скрепя сердцем, признать, что райком ослабил руководство мелиоративным строительством, не уделял ему должного внимания, захлёстнутый лавиной других неотложных дел, вызванных непогодой. Секретарь обкома посоветовал строго спросить за качество с начальника ПМК.

В информационной торопливости Зотова было что-то нервозное и оттого настораживающее, но Истомин так и не успел вникнуть в это, и сейчас чуточку злился на себя.

Неделю назад он распорядился создать комиссию для расследования причин катастрофы, посчитав, что в технических вопросах специалисты разберутся лучше, а его забота – люди, нравственная атмосфера, окружающая это дело. Но вот проскочила молнией неделя, а у него не хватало времени. Всё реже и реже удаётся дойти до конкретного человека, до его души, мыслей и чувств. Планы и бесчисленные сводки об их выполнении стали какой-то догмой, на глаза материализующейся стенкой, заслоняющей живых людей. День ото дня растёт бумажный поток. Куда от этого деться? Что сегодня важнее: материальные ценности, что создаёт человек, или сам человек? Природа не создала ничего совершеннее человека. Сделала его творцом. Не заземляется ли его одухотворённость в этой непрерывной спешке выполнения всё более напряжённых планов? Вот бы что надо продумать да вынести на пленум. Взорвать технократическое мышление, обратить пристальное внимание на человека, на его мечты, надежды и боли.