Татьяна Шапошникова - Багатель

У нее было много ролей в этом театре, и все они были главными.

Но не только эти исполненные с блеском заглавные роли являлись сутью ее жизни. Здесь, в стенах клиники, она по-настоящему освоила свою профессию – изучила людей изнутри. Постепенно узнала все их тайны, пороки, страсти, высокие и низменные, самые заветные желания, то, чем они живут изо дня в день. Она узнала все об отношениях между людьми – вот что ее сделало сильной, приподняло над миром и позволило благодушно, одними глазами, посмеиваться над горсточками людей, расположившихся в кабинетах на планерке, смеющихся и подшучивающих друг над другом в курилке, сидящих за столиками ресторана на набережной. Она не только по праву должности занимала позицию сильного, но и по праву мудрого! Она всегда знала, как поступит тот или иной человек, если на него воздействовать так-то и так-то – пациенты не в счет, на них она только училась, речь шла о полноценных противниках. Она наперед знала их поступки, слова, и даже мысли! И это приносило ей несказанную радость, дарило ощущение божества, царящего внутри нее. Богини мудрости. Многие мужчины долгие годы и впрямь считали ее богиней, имея в виду, правда, богиню любви, – но она была богиней мудрости, о чем мало кто подозревал, и напрасно.

И театр этот был ее! И все люди в нем – ее. Особенно когда заведующая разъезжала по заграницам, а вторая врач сидела дома со своим вечно болеющим ребенком. Ее Старшая, две процедурных, больные звали их за глаза Толстая и Тонкая (обе Анны Петровны), с графиком два через два, сестра-хозяйка с необыкновенно прямой спиной, словно ее только что треснули по этой спине палкой – выпученные неживые глаза на рыбьем лице усиливали эту иллюзию, – четыре постовые, четыре палатные – сутки через трое. Санитарок вот у нее не было: часы санитарок сестры делили между собой по своему усмотрению.

Буфетчица. Ее буфетчица. О, у нее было изумительное имя: Руфина Георгиевна. Катя сама принимала ее на работу лет этак -цать назад. Необъятных размеров, со слоновьими ногами, однако на самом деле двигающаяся точно, плавно и даже как-то танцевально, с халой под косынкой, с зычным в меру контральто, в мгновение ока умеющая переключать его на нежнейшие мелодичные интонации – когда видела начальницу. «Катериночка Алексанна», – звала она Катю нараспев, оставляя для нее все самое лучшее, и горячее, и холодное – с полной сервировкой в буфетной на столике для врачей, а когда Катя должна была есть без нее – всегда накрывала тарелку салфеткой ручной работы. Если она была тут же и Кате приходило на ум за чем-то подойти к раковине с посудой, Руфина Георгиевна со сдержанным достоинством хозяйки теснила ее в сторону, не позволяя замочить рук. Кстати, для рук она ловко подсовывала Кате влажное полотенце, словно студент-медик – профессору-светиле.

До больницы Руфина Георгиевна трудилась домработницей в частном доме, пока его хозяевам не пришла в голову счастливая мысль отправиться по контракту в глубоко провинциальный французский городок Мужен.

– Я потому только и запомнила его название: муж и жена – Мужен, – говорила она.

Хозяева звали Руфину Георгиевну с собой, но она не поехала, объяснив свой отказ невозможностью оставить родину. Руфина Георгиевна оказалась не в состоянии похоронить себя заживо в каком-то завалящем городишке, которого и на карте-то не сыскать, в котором и поговорить-то не с кем.

Она не принадлежала среде, что называется, тётошного, советского, сервиса, но в систему вписалась замечательно.

– Фамилия! – грозно, требовательно, колоритно вопрошала она одиноко мыкающегося у окошка на раздаче больного, прошляпившего обед.

– Моя? – машинально и испуганно бормотал несчастный, съеживаясь на глазах, не понимая, какое значение в данном случае имеет его фамилия.

– Свою я знаю! – резала Руфина Георгиевна, и у того отвисала челюсть.

Однако не воровала.

Катя гордилась, оттого что с ее отделения никто ничего не выносит сумками, вообще не выносит – ну разве что пару рецептов, пустых, за Катиной подписью и с круглой личной печатью. Или вату, которой снабжали в изобилии, или антигриппин… Сама Катя несла только писчую бумагу, немного, чтобы было на чем написать детям объяснительную в школу.

И только один раз ей не повезло за двадцать лет пребывания здесь: не удалось подсидеть старенькую заведующую, которая собиралась на пенсию еще с тех самых пор, когда Катя впервые переступила порог отделения. Катя честно исполняла все прихоти старухи, одна держала круговую оборону, постоянно замещая ее и исправляя ее ошибки – и вдруг, когда старуху все-таки сразил удар и ее-таки вынесли ногами вперед, на это вожделенное место назначили не ее, уже лет десять исполняющую обязанности заведующей, а человека пришлого, чужака.

С другой стороны, что значит «не повезло»? Этот новый заведующий, не совсем врач, скорее энергичный делец от медицины, постоянно таскался со своими степенями и сертификатами по комиссиям, по министерствам, по международным конференциям, писал статьи и книги одну за другой – и не только не мешал Кате работать, но и щедро платил ей. Гораздо, гораздо больше, чем она получала раньше.

– Люблю вас, Катерина Александровна, так, что жена скоро из дому выгонит, – говорил он ей с веселой улыбкой, целовал ей пальчики и вручал в очередной раз букет красных роз с конвертом внутри.

Они действительно сработались. Ни разу он ее ни в чем не подвел.

Да что там! Они даже сдружились. В сочельник одевались Дедом Морозом и Снегурочкой и вместе скакали по этажам, одаривая каждого встречного шуткой, шоколадкой и приглашением на дискотеку в первое отделение. Он потом уезжал к семье, а Катя продолжала лихо отплясывать в кругу персонала и больных.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.