Маргарита Чижова - Портрет на камне

– Ясно, – школьник взял с тарелки пирог и присел на край топчана. – Ничего, если я здесь, с тобой, побуду?

– Будь сколько хочешь. Ты мне не мешаешь…

С улицы донесся сильный мужской голос, проревевший на манер известной песни, что утро, мол, красит нежным светом все надгробья и кресты…

Через порог бытовки перешагнул рослый, широкоплечий детина лет тридцати с короткой стрижкой и жестким лицом. Он по-хозяйски прошел внутрь, заняв собой значительную часть пространства:

Просыпайся поскорее

Вместе с солнышком и ты!

– Я давно не сплю, – Андрей отложил карандаш и крепко пожал протянутую гостем руку.

Наблюдая за происходящим, Никита безуспешно пытался угадать, кто этот бандитского вида тип в брендовой футболке с коротким рукавом и стильных, дорогих штанах, носивший толстую золотую цепь, браслет-четки и массивный перстень-печатку с несколькими бриллиантами. Парень следил за странным гостем, размышляя над тем, что обеспеченный мужчина забыл в каморке простого кладбищенского работяги.

Пробуравив школьника колючим взглядом, незнакомец с ухмылкой спросил у Андрея:

– Эй, Карлсон, а ты в курсе, что у тебя Малыш завелся?

– Знакомься, Дмитрий Анатольевич, – улыбнулся художник. – Это Никита.

Ладонь подростка стиснула широкая, медвежья лапа, обладатель которой проворчал с ироничным прищуром:

– Я для чужих – Дмитрий Анатольевич, а для своих – дядя Дима. Вы тут шалите или чем полезным заняты?

– Нет, – усмехнулся гравировщик, – Приключаться собираемся. Кофе будешь?

– А это у тебя оно или он?! – брезгливо сморщился гость и полез в перекинутую через плечо кожаную барсетку. – Знаешь, в чем твой парадокс, Андрюха? Ты постоянно жрешь, пьешь и куришь всякое дерьмо, но при этом как-то умудряешься оставаться бодрячком. И у меня для тебя сюрприз.

Он шлепнул на стол банку элитного немецкого кофе:

– На, завари трофейное буржуйское пойло и колись, что нынче рисуешь.

– Да так… – художник пододвинул гостю распечатанный бланк заказа. – Стандартный набор…

Пробежавшись взглядом по строчкам, Дмитрий Анатольевич без особого интереса прочел эпитафию:

– "Наше горе только пуще, пусть тебе там будет лучше…"

И призадумавшись о чем-то своем, философски добавил:

– А чтоб вечный был стояк, мы плитой тебя ху.к…

Никита поперхнулся пирогом.

– Давай покурим, товарищ, по одной, – гость вынул из барсетки гербовый портсигар и взял с полки замызганную пепельницу. – Давай покурим, пока живой…

Гравировщик озадаченно похлопал по карманам спецовки:

– Никита не курит. А я где-то зажигалку про… стебал.

– Не би-би мозги, – фыркнул Дмитрий Анатольевич, дав ему прикурить. – Так откуда пацан? Сам раскопался или ты помог?

– Я, – хвастливо выпятил грудь Андрей, заполняя легкие горьким дымом. – Полночи с лопатой шлялся, выбирал посвежее. Этот вроде ничего. Кожа на месте и почти не воняет.

– Вечно ты всяких зомби-шмомби привечаешь, – гость уселся на табурет и водрузил перед собой маленькую чашку с крепким кофе. – Не темни, Андрюха. Я ведь по-любому узнаю, в чей гробик ты до стертых костяшек ломился.

– Ну, если настаиваешь, давай пощебечем об интимном… – художник сделал глубокую затяжку.

Дмитрий Анатольевич подмигнул Никите и саркастически пропел первый куплет песни из детского киножурнала "Ералаш", добавив от себя

Веселые истории,

Приколы, хохмы, треш.

Веселые истории,

У нас их жопой ешь!

Пара-па-пам!

– Завязка драмы, – Андрей пригубил кружку с кофе. – Сходил я вечером в граверку, задвинул новый камень в станок, и вспомнил, что сигарет осталось полторы пачки, а на посту разжиться не вариант. Пришлось одеться празднично и шлепать в Жнивы. По дороге туда обнаружил у третьих ворот пару бухающих помойных личинок. Значения не придал, мало ли какая мразь по ночам возле пустыря околачивается. Зарулил в круглосуточный, приобрел курево, потрещал с Янкой…

– Крашеная, с третьим размером? – перебил Дмитрий Анатольевич.

– Приятная девка, – ласково заметил художник. – И мозгами не обиженная. Не то, что некоторые…

– На Светку намекаешь? Она в прозрачном пришла. Стоит у ларька сиськи напоказ.

– Хрен с ней.

– Для тебя ж баба старается, – подначил гость.

– Трахни ее, может перебесится.

– Еще чего! Старших надо вперед пропускать.

– Я лучше в сторонке постою, над вами свечку подержу, – скривился Андрей.

– Лишь бы не заупокойную.

– Кульминация драмы, – художник прикурил от "бычка", прокашлялся и неторопливо смолил новую сигарету. – Иду обратно. Вижу впереди такого же пешехода. Опять не напрягаюсь: какое мне дело до чужих прогулок… Шел человек, шел. И вдруг пропал. На сердце сразу нехорошо стало, тревожно. Вспомнилось про личинок. Думаю: надо ускориться и посмотреть что к чему. Приближаюсь, слышу из канавы характерную возню гоп-стопа и голос молодой, напуганный. Показалось – детский. Аж зубы от злости свело. Ныряю туда. Мне навстречу два знакомых утырка: воняют и перед лицом "пером" машут.

– Они, суки конченные, в край оборзели?! – взбесился Дмитрий Анатольевич. – Мне тут только мокрухи с участием несовершеннолетнего не хватало.

– И я о том подумал, – буркнул гравировщик. – Провел короткую воспитательную беседу и отпустил цирк дальше гастролировать. Попадутся мне еще раз, огребут добавки.

– Можешь их даже упиз.ить. Я разрешаю, – строго сказал гость. – Совсем страх потеряли, чушканы.

– Еще такой момент, – грустно вздохнул Андрей. – Они у Никиты телефон щипнули. Мой косяк. Не разобрался сразу. Мог бы догнать и отжать назад.

– Разберемся… – угрожающе сдвинул брови Дмитрий Анатольевич. – Не запаривайся.

– Лады. Мне бы отгул взять на сегодня.

– По радио Юрьев день объявили?

– В город мотнуться надо за ноутбуком и вопрос с Никитой порешать.

– Какой такой вопрос? К ментам что ли заяву строчить?

Художник протестующе поднял руку:

– Не-не, я баланды на всю жизнь нахавался, больше в мусарню ни ногой.

– Правильно, – кивнул Дмитрий Анатольевич. – Умный хоббит, прошаренный. Будет тебе отгул.

– Подсобишь с машиной?

– Спорткар, лимузин или кадиллак?

– Что угодно, кроме катафалка.

– Езжайте с Петровичем. Этот мухомор адыгейский мне полтора косаря должен. Пусть отрабатывает, – голос бандита смягчился. – Кстати, Скайуокер и дед Пихто звали тебя ближе к двенадцати на обед. Люку его принцесса Лея три литра борща наварила. Нам всем звездолетом столько не сожрать.

– Котлеты будут?

– Сочные, как Светкина жопа.

– Тогда мы вдвоем придем, – обрадовался гравировщик. – Покажу Никите твой пафосный Кремль.

– Я за любой кипиш, кроме гомосятины и педонекрофилии, – осклабился Дмитрий Анатольевич. – Не прощаюсь. Еще увидимся.