Маргарита Чижова - Портрет на камне

– Набери им еще раз. Скажи, пусть усилят бдительность. Из Хоббитона сбежал особо опасный маньяк… Похитил метлу Харри Потного и бензогенератор Василича.

– Слушай, Маляр, уйди в сумрак пока я тебя не искалечил! – беззлобно гаркнул бандит. – У меня тут внезапно дело нарисовалось, так что экскурсия отменяется. Позвони вечером, обсудим пару вопросов.

– Без проблем! – легкой походкой Андрей взбежал по ступеням и юркнул в душное, сильно прокуренное помещение.

Никита последовал за художником, с непривычки морщась и сдерживая подступившую к горлу тошноту. Ему казалось, что находиться в подобном месте долго – совершенно невозможно.

Днем грязную, вонючую комнату освещало солнце, проникавший через закрытое решеткой и безобразно засиженное мухами окно. Под потолком висела лампочка с пол литровой банкой вместо плафона. На стене красовался пыльный портрет Ельцина в краповом берете, под ним – плакаты с голыми, сисястыми моделями, которые, судя по датам на фотографиях, были на полвека младше Бориса Николаевича. Рядом с заваленным журналами и календарями столом приткнулось доверху забитое окурками ведро.

В крутящемся кресле восседал одетый по форме охранник – голубоглазый парень, отдаленно похожий на молодого Марка Хэмилла. Он заполнял какие-то бланки, прихлебывая чай из высокой кружки.

Между рукомойником и полками с посудой был воткнут широкий обеденный стол, на котором стояли пищевые пластиковые контейнеры, советские суповые тарелки, хлебница, какие-то небольшие емкости, пакеты с соком и бутылки минералки. В углу сидел пожилой чоповец, сосредоточенно разгадывавший сканворд.

На большом, продавленном диване – немом свидетеле многих сексуальных побед – вальяжно развалилась пышная длинноволосая брюнетка в нелепой блузке и короткой юбке. Девица галдела и хрипло гоготала, перемежая речь двумя матерными словами: первое, как решил Никита, емко характеризовало ее саму, а второе – то место, куда барышня сильнее всего стремилась попасть.

Едва Андрей переступил порог, она неуклюже поднялась навстречу художнику и бесстыдно повисла у него на шее.

– Андрюшка, я, бл.дь, так ждала тебя, на х.й! Где тебя, бл.дь, на х.й, столько носило?!

От этой страстной романтической тирады у Никиты глаза полезли из орбит. Если гравировщики бранились виртуозно, вкладывая душу в каждое слово, и тем вызвали у него восхищение, то страшная, размалеванная дешевой косметикой особа, показалась школьнику лишь отвратительной пародией на женщину. Ее длинные, покрытые красным лаком ногти впивались в лопатки Андрея, а рот не затыкался ни на минуту.

Из потоков однообразной матерщины Никита узнал, что брюнетке скучно, ей не с кем поговорить о наболевшем, но жутко хочется внимания и ласки.

Терпеливо выслушав девицу, портретист сказал сухим, усталым голосом:

– Ладно, Светка, отвали! Я жрать хочу и замотался, как собака!

Он сжал руку молодого охранника, затем также поздоровался с пожилым.

– Я, бл.дь, на х.й, не поняла, а это, бл.дь, кто?! – брюнетка воинственно уставилась на школьника.

– Никита, – кивнул в сторону подростка Андрей.

– Надо бы представиться! – требовательно заявил местный Скайуокер, сверля гостя недобрым взглядом.

Растерявшись, парень промямлил:

– Никита Макаров.

– Да ты, пацан, совсем не в теме?! – с угрозой рявкнул молодой чоповец.

Художник ободряюще улыбнулся школьнику:

– Он с тебя водку требует. Скажи: "А ты меня нанял, чтобы я тебя угощал?!"

– Андрюха, не порти шутку! – заулыбался Скайуокер.

– Я его привел, мне и проставляться, – подмигнул Андрей.

– Ну, и где моя чекушка?!

– Хрен тебе! Я же не пьющий, – гравировщик показал собеседнику ладони. – Меня руки кормят, а тебя – жопа. Так что сиди на ней да помалкивай! Никита, не тушуйся, иди борщ хлебать!

Пока художник возился с микроволновкой, Светка предприняла вторую попытку завладеть его вниманием. Андрей улыбался краешками губ, кивал в ответ на ее реплики и даже успевал вставлять короткие фразы.

– Света, имей совесть, дай поесть человеку! – не вытерпел пожилой охранник. – Ты весь день в ларьке сидишь, языком молотишь, а он камни по восемьдесят килограммов ворочает!

Седой чоповец пододвинулся к столу и продолжил:

– Как спина-то, Андрей?

– Ничего, Дед, терпимо, – гравировщик положил котлету на кусок хлеба. – Спал сегодня неудобно, вот и результат.

Брюнетка не к месту разразилась гоготом, в привычной хабалистой манере предложив художнику массаж.

– У меня сезонный аврал, не до лечебных процедур, – холодно сказал Андрей. – Семеныч нас с Юркой так загрузил, дышать не успеваем.

– Зря ты все на своем горбу тащишь… – осуждающе покачал головой старик. – Не двужильный ведь, надорвешься… И никто спасибо не скажет. Молодежь ваша дурака валяет, а на тебя шишки летят.

– И за мной косяки водятся.

– Брось! А то я не знаю, сколько ты пашешь. Дал тебе Семеныч помощника? Полгода как обещаниями кормит.

– Некого. У Василича с весны полная неразбериха. Люди приходят и уходят. Одним зарплата маленькая, других нервяк напрягает.

– Правильно. Они о себе думают, а ты о ком? Бомжей кормишь, собак всяких. В долг кучу денег раздал…

– Не начинай, Дед. Знаю, что не так живу, неправильно, но по-другому не умею. Руки у меня прямые, а судьба кривая. Рожа грязная, зато совесть чистая.

– Дом тебе нужен, семья. Не мальчик уже по бытовкам ютиться…

– Кому я такой красивый сдался? – задорно улыбнулся Андрей. – Разве что Светке! Пойдешь, милка, за меня замуж?

Пригорюнившийся Никита в ужасе уставился на художника, не понимая, всерьез тот говорит или задумал очередную шутку.

– Я, бл.дь, на х.й, с тобой куда хошь пойду! – нежно, как ревущий бульдозер, проворковала брюнетка.

– Вот видишь, Дед, еще не все в моей жизни потеряно! – осклабился гравировщик.

– Главное у мужика, чтобы, бл.дь, х.й стоял! – философски заметила продавщица.

– А секса у нас с тобой, Светка, не будет до самой свадьбы, – уверенно сказал Андрей. – Извини, но в этом вопросе я жутко принципиальный.

– Не поняла?! – девица вылупила пустые коровьи глаза.

– Организм у меня такой, – грустно произнес художник. – По-всякому пробовал, без штампа в паспорте не встает. Есть штамп – пожалуйста, мигом твердеет, как гранит, а налево захочется – ни-ни, словно бабка отшептала.

Скайуокер положил руки на стол, уперся в них лбом и беззвучно смеялся. Дед прикрыл нижнюю половину лица сканвордом, делая вид, что внимательно его изучает.

Заподозрившая подвох Светка переводила взгляд с одного охранника на другого, пока не заметила улыбающегося Никиту. Это подействовало на девицу, как красная тряпка на быка.

Догадавшись, что ее бессовестным образом высмеивают, брюнетка рассерженной фурией подлетела к художнику и заорала благим матом, не скупясь на оскорбления. Высказавшись, она гордо направилась к двери.