Любовь Серова - Я шел на небо…

Смертью своей Иисус искупил грехи человеческие и воскрес из мёртвых…

– Господь един. Извечен он один…

– Иудеям был послан Иисус, арабам – Мухаммед. Бог один. Пророки разные!

Проходивший по коридору коренастый, широкоплечий мужчина невзначай задел плечом Ломакина. Это был Ди.

1945 год. Нюрнберг. Дворец правосудия, кабинет лорда Лоренса.

Председатель трибунала и его помощник Робертс выпивают и закусывают.

Пьянея, Лоренс становится всё более многословен:

– Когда в первые дни декабря 1937 года Германия только готовилась к захвату Австрии, когда в Европе война только начиналась, в Азии германский союзник Япония уже девятый год вела необъявленную войну против Китая. Войну, которую японские дипломаты деликатно именовали инцидентом! В ходе этого «инцидента» в августе 1937 года японские войска захватили Шанхай, а в декабре – столицу Китая Нанкин.

– Президент Америки полагает, что теперь он будет править миром, а Япония и Китай станут пешками в его политической игре.

– Американцы так наивны? А как же народы Востока, их уровень самосознания, самопожертвования?

– Сколько китайских военных, сколько мирных жителей Китая стали жертвами первой и второй японо-китайских войн? Что знают об этом американцы? Что знаем об этом мы? Придаём ли мы этому хоть какое-то значение?

– Вы совершенно правы, лорд Лоренс. От политического и экономического будущего Китая и Японии зависит очень многое, насколько я понимаю.

– Робертс, за десять дней до капитуляции Японии президент Соединённых Штатов заявил: «Америка надолго утвердится на островах Тихого океана, и от Америки зависит, какой станет Япония». И если мне не изменяет память, в этот же день советский десант высадился в Дайрене и Порт-Артуре, и японцы тысячами начали сдаваться в плен.

– Ещё немного, и произойдёт очередной раздел мира.

Нюрнберг. Дворец правосудия. Ди занял своё место среди публики.

В центр зала, к микрофону вышел судья, главный обвинитель от США Роберт Джексон:

– В 1933 году в Германии жили около полумиллиона евреев. Они добились положения, они вызывали зависть.

Ди достал блокнот и начал записывать.

– Только поначалу политика преследования евреев проводилась без явного насилия, – продолжал Джексон. – Из девяти миллионов евреев в подвластной фюреру Европе, по нашим данным, погибли шестьдесят процентов – пять миллионов семьсот тысяч человек. Подсудимый Франк, юрист по профессии, о чём я говорю со стыдом, писал в 1944 году: «Евреи должны быть истреблены. Где бы мы ни поймали еврея, его нужно прикончить». Германия – не родина антисемитизма, при фюрере Германия – его образец.

Свист и шум в зале.

На скамье подсудимых Шахт закрыл глаза, фон Папен заткнул уши, Нейрат опустил голову и лишь Геринг и Гесс перебрасывались негромкими фразами:

– Тело принадлежит государству, а душа – Богу. Если она есть, душа, – уточнил Геринг.

– Вы сомневаетесь?

– Отчасти.

– От какой части?

– По-вашему, и мораль наследственна? – влезает в их разговор Кейтель.

– Я говорил и буду говорить об этом! – огрызнулся Геринг.

– Да, но…

Кейтель не интересен Герингу, он говорит с Гессом и только с Гессом:

– И мораль, и сознание подчинены требованиям расы. Я не фанатик, Иоахим. Взгляните на русских. Они с удовольствием затянут нам петлю на шее, но никогда не договорятся ни с кем из союзников. Вы не боитесь смерти?

– А вы, рейхсмаршал? – Гессу даже нравится эта игра в слова.

– Вас я не знаю. Я знал другого Гесса!..

Игра в слова закончена.

По четверо, взявшись за руки, прижимая к себе игрушки, перешёптываясь, брели в тумане дети. Гулким эхом бил по ушам голос офицера СС: «Alle Juden raus!»

– Трупы! Кругом одни трупы! – шептал сквозь слёзы Ройзман. – Детские трупы, один на другом десятками. Мальчик, то ли ещё живой, то ли мёртвый, не понять, вот он, вот лежит весь в крови, а рядом – рядом трое малышей с какой-то игрушкой, кажется, лошадкой… Утром, да, утром шестого августа всё и случилось, да-да, утром. Дети завтракали или уже убирали посуду, не помню, как вдруг голос эсэсовца: «Alle Juden raus!» – «Все евреи на выход? Господин офицер, они же дети!» – «Alle Juden raus!» – «Не бойтесь, ничего не бойтесь!» – «Alle Juden raus!»

Знамя понесли мальчики, те, что постарше, все несли по очереди. Зелёное знамя короля Матиуша: клевер, а на обратной стороне голубая шестиконечная звезда. Впереди шёл доктор с двумя малышами, одного нёс на руках, другого вёл за руку. Воспитатели, работники Дома сирот шли рядом: Стефания Вильчинская, Роза и Генрик Штокманы, Бальбина Гжиб, Дора Соцкая, Сабина Лейзерович, – многие когда-то сами воспитывались в этом приюте.

– Alle Juden raus! Alle Juden raus!..

Люди, которых выгнали на улицу, которым приказали стоять и смотреть, люди рыдали! На Умшлагплатц кричали, рыдали, молились тысячи людей. Конвой остановил колонну, началась погрузка в вагоны. Офицер подошёл к доктору, что-то ему сказал, потом оттолкнул от детей. Доктор пошатнулся, встал в строй, дети прижались к нему…

Это воспоминание преследовало Ройзмана постоянно.

Самолёт заложил вираж вправо. Через минуту Ройзман встал и пошёл по проходу между креслами в туалетную комнату. Проходя один из последних рядов, почувствовал на себе жёсткий взгляд. Ди смотрел на Ройзмана в ожидании.

Словно яркая фотовспышка: Ройзман узнал в Ди офицера-эсэсовца, кричавшего детям «Alle Juden raus!». И мгновенно, словно через ту же фотовспышку, снова увидел того же Ди в самолёте.

Ройзман прошёл мимо, открыл дверь в туалет. Тяжело дыша, он смотрел в зеркало и не видел в нём ни себя, никого, ничего.

1945 год. Нюрнберг. Дворец правосудия.

– Выполнение военных приказов не оправдывает никого из подсудимых, – продолжал свою речь Джексон. – Они не были рядовыми солдатами, они представляли так называемую расу господ. Они истребляли целые народы! Среди них есть и такие, кто подобно Гессу, Розенбергу, Герингу был с самого начала с Гитлером. Геринг ещё в двадцатые годы в Мюнхене возглавил процесс насилия. Вот его слова: «Каждая вылетевшая пуля – моя пуля. Если кто-то называет это убийством, значит, это я убил».

Ди обратил внимание, что на скамье подсудимых больше всех нервничает Йодль. Вот он обернулся к Кейтелю:

– Я хотел бы предостеречь вас…

– Что? – Кейтель устал от разговоров, от свидетелей, обвинителей.

– Я только хотел…

– Возьмите себя в руки, Йодль!

– В мире нет твёрдой руки. И поляк, и русский, и еврей – все они должны…

– Да заткните его! – не выдерживает Геринг.

– Все должны знать, мы обязаны были выполнять приказы…

– Истеричка!

Ещё слово, и Геринг ударил бы Йодля, если бы смог.