Библиотека Международной Академии «РУССКИЙ СЛОГ» - ПОЗЫВНЫЕ «СОТЫ»

В декабре 1941 года ушёл на фронт и пятый из сыновей Анастасии Александровны – Илья. Он был тогда единственным из её сыновей, что ещё не призывался на фронт. Тракторист. Он любил ранним туманным утром выезжать в поле на своём тракторе, чтобы встретить там алую зорьку и первые лучи восходящего солнца. Старательно пахал колхозные поля, растил хлеб. Он был не только пахарем, хлеборобом, но и воином.

Пять лет прошагал Илья Александрович по дорогам войны. Он был простым солдатом, пехотинцем. Защищая родину, самоотверженно сражался с фашистами на Донском, Сталинградском и многих других фронтах Великой Отечественной. Принимал участие в операции «Кольцо».

Илья был единственным из всех сыновей Анастасии, что вернулся с войны.

На этой страшной войне Илья Александрович испытал столько, что всего увиденного и пережитого им с лихвой хватило бы на десятерых. Илья вернулся с фронта больной, израненный душой и телом. Мать выходила сына. Подняла его на ноги. С ним, с его семьёй она и доживала свой век. В последнее время Анастасия Александровна подолгу сидела у окна и затуманенным взором смотрела на дорогу, по которой уходили её сыновья на войну. Бабушка Настя очень любила своих маленьких внуков. Привечала она и соседских детей. В ответ на доброту и ласку её внучка Валентина со своей подружкой часто пели бабушке песню о погибшем партизане. И никак не могли понять тогда юные исполнители, почему, когда они так старательно и так самозабвенно пели, по лицу бабушки текли слёзы? Почему, так горько плакала бабушка Настя? И лишь спустя многие годы, уже повзрослев, они сердцем своим почувствовали всю причину её глубокой неизбывной печали и горьких её слёз. Мало кто знает о том, что Анастасия Александровна Бернацкая за два дня 15 и 16 февраля 1948 года получила извещения о гибели на четырёх своих сыновей. И тогда в её сердце как будто угасла, так долго теплившаяся, последняя надежда. С тех пор бабушка Настя словно потемнела лицом.

Моя прабабушка Анастасия Александровна Бернацкая ушла из жизни тихо и незаметно. Она сидела у окна и глядела на дорогу, по которой уходили на войну, да так и не вернулись домой четыре её сына: Бернацкий Михаил, Бернацкий Серафим, Бернацкий Василий, Бернацкий Никодим.

Сергей Ставер

(1949 – 2016)

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна, ни покрышки.

А. Твардовский

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

– А-а-а-а! А-а-а-а! – вырвалось у Виктора.

В последний миг он увидел вздымающуюся перед ним землю, услышал грохот взрыва, почувствовал, как тело оторвалось от земли и вместе с комьями поднялось вверх, а потом также неожиданно опустилось на холодный, вспаханный снарядами снег. Душа его, лёгкая, почти невесомая, освободившись от тела, поднялась высоко-высоко и полетела навстречу неведомому. Это была ещё одна жертва самой жестокой из всех войн, которые когда-либо были на земле.

Батальон Виктора занимал позиции в тридцати километрах от Москвы. Стоял холодный декабрь 1941 года.

– Виктор! Растуды твою башку! – лаялся сержант Громыхалов, земляк-красноярец. – Отсекай, отсекай пехоту! Коси немчуру! Круши мать Гитлера и его выродков!

Давай, землячок, дава-а-ай!

– Ладно! – огрызнулся Виктор.– Пусть только поближе подойдут, – и полушёпотом добавил: – Врежем как надо.

Немцы, в шинелях, в шарфах, в перчатках, со скрюченными от холода пальцами, пригибаясь и прячась, резво бежали за танками по изрытому, хрустящему под ногами снегу. Сегодня танки шли в шестой раз! Шесть раз батальон отбивал атаки противника, истекал кровью, теряя бойцов, но не отступал. Несколько вражеских машин было подбито и искорёжено, и они чернели на белой неровной, измятой скатерти местности жалкими угловатыми полуразвалившимися остовами.

Виктор лежал за бруствером, всем телом прижимаясь к земле-матушке, и сквозь зубы шептал:

– Ну, чуток поближе, гады, поближе… та-а-ак, та-а-ак…

– Секи! Секи! – хрипел, сорвав голос, Громыхалов. – Давай, сынок, дава-ай! Чтоб им ни дна, ни покрышки… секи-и-и!

Танки надвигались неотвратимо! Стальные, угловатые, с чёрными пауками на башнях, казавшиеся несокрушимыми, заставляли раз за разом трепетать от волнения сердца молодых, необстрелянных бойцов. Разбрасывая снег в разные стороны, поднимая огромные клубы белой снежной пыли, застывая как по команде на месте, они методично выплёвывали на наши позиции смертоносный свинец.

Казалось – не устоять! Казалось, что смерть царила везде и повсюду в обличье стального и хищного зверя, изрыгающего рёв и пламя.

Хотелось упасть, вжаться в окопчик, раствориться, стать невидимым, чтобы не видеть и не слышать этого ужаса.

«Но нельзя… нельзя, – думал Виктор. – Позади Москва – город моей мечты, мама, бабушка… Нюшка. Милая, милая Нюшка!»

Виктор – сибиряк, родом с Енисея. Ему двадцать, коренастый крепыш с голубыми глазами. За эти глаза он получил в детстве прозвище Василёк. Был он не в меру застенчив и слабый пол обходил стороной. В свои двадцать лет он всего только два раза целовался с девушками; вернее, его целовали они. В первый раз, в день окончания семилетки, его нежно и горячо чмокнула в щёку, вручая свидетельство об окончании школы, молодая учительница, преподаватель русского языка и литературы Клавдия Семёновна. Как она пояснила тут же – за отменные успехи по её предметам. Виктор тогда сильно смутился, покраснел и, прижимая ладонь к пылающей от поцелуя щеке, ретировался за спины товарищей. А во второй раз его поцеловала по-детски неумело, ткнувшись ротиком в губы, соседская девочка Нюшка, Аннушка, жившая от Виктора через три дома, в тот памятный ему вечер, когда его забирали на сборы в Красноярск. Что греха таить, Аннушка Виктору нравилась. Была она небольшого росточка, но крепко сбитая, этакая сдоба, пышечка-пампушечка, с осиной талией; особенно нарядно она выглядела зимой, когда ходила в чёрной шубке с белыми отворотами, в белой вязаной шапочке и в белой муфточке. Вот эта муфточка сводила Виктора с ума. Нюшка была похожа на сказочную фею, прекрасную снегурочку. Девушки вообще казались Виктору существами неземными, прелестными гуриями из сказок «Тысяча и одна ночь», которые он очень любил читать. Однажды, это было давно, в пятом классе, в начале января, когда Виктор болел, Нюшка навестила его, принеся в подарок большущее красное яблоко, пахнущее ёлкой, морозом и праздником. Принесла и сказала: