Библиотека Международной Академии «РУССКИЙ СЛОГ» - ПОЗЫВНЫЕ «СОТЫ»

– Ешь, Витенька, поправляйся… это нам тётя Агата из Москвы прислала, – и добавила: – Ну, до чего же вкусные, рассыпчатые, сладкие! Слаще мёда…

– А какая она, Москва? – хрипло выдавил мальчик.

– Красивая… я, правда, не видела, но мама рассказывала, что очень красивая. Дома огромные, а асфальт гладкий, как стекло, – отвечала девочка.

– И Кремль видела? – прохрипел Витька.

– Конечно, видела, – оживилась Нюшка. – Высоченный такой, с красными звёздами! А какие мне вкусные конфеты и вафли мама привозила из Москвы, когда я маленькой была, – восхитилась она. – Пальчики оближешь! Ешь – и ещё хочется.

– Что за вафли? – с недоумением спросил мальчик.

А надо сказать, что родители Нюши были сельскими учителями, и бабушка Виктора, завидев их, нарядных, восхищённо говорила:

«Антилигенты, как пить дать антилигенты, – вспоминая при этом: —Я ить ишо перед германьской, в Красноярском, таких барышень и кавалеров насмотрелась, когда на ярманке с тятей была. И чего только там не видела! Хруктов всяких – полно! Ситцу, миткаля – целые тюки! А народищу тьма-тьмущая, как в Москве!» «А ты, бабусь, в Москве была?» – допытывался Витька. «Нет, внучек, не удосужилась… я ить, голубок, дальше Красноярску и Ужуру нигде не была, —отвечала бабушка Домна, вздыхая. – Люди бают: баска Москва, ой как баска! – и, погладив внука по белой голове, говорила: – Вырастешь – всё увидишь, сокол мой ненаглядный».

– Вафли? – переспросила Нюшка и с улыбкой отвечала: – Это хрустящие хлебцы, а между ними шоколадное масло.

Витька, как ни старался представить себе эти хрустящие штуковины, так и не смог. Сухари у них были, масло сливочное тоже, а вот шоколадного масла он не пробовал никогда. Вафли, яблоки, Москва, Кремль – все эти красивые слова были из другого, неведомого и прекрасного мира, будоражили воображение и снились по ночам. О, как хотелось ему в тот миг выздороветь, превратиться в птицу, полететь и увидеть Москву, Кремль, походить по Красной площади и вдоволь, от пуза, наесться ароматных краснобоких яблок, пахнущих праздником и новым, незнакомым миром.

Весной, в апреле этого же года, когда у него был день рождения, мама (а надо заметить, что отец его умер, когда мальчику было семь лет, оставив сиротами Виктора и двух маленьких дочерей-погодков) подарила ему немудрящие деревенские подарки. А бабушка к тому же испекла вкусный пирог с повидлом и, поздравив внука, сказала:

– Витюша, внучек, зажмурь глазки, я тебе Москву покажу. Витька зажмурил глаза, а бабушка Домна взяла и больно потянула его за уши, приговаривая:

– Ну что, голубок, видишь Москву?.. видишь?

Витька, сколько бы глаза ни зажмуривал, как бы ни старался увидеть Москву, так ничего, кроме боли, фиолетово-коричневой мглы и искрящихся жёлтых точек, не увидел.

– Стреляй! Стреляй! – ревел сержант Громыхалов. – Коси, земляк, коси!

Виктор словно очнулся: нажав на гашетку, стал бить по фашистам короткими и меткими очередями, заставляя врагов раз за разом припадать к земле и вжиматься в этот холодный и жёсткий снег. Пехота залегла, но танки по-прежнему надвигались чёрной стальной громадой, сметая всё на своём пути. Оставшиеся в живых защитники дрались как львы, бились до последнего, падая и умирая, они как бы вставали из небытия, поджигая одно за другим стальные чудовища. Бой был страшен! Казалось, всё смешалось в какой-то громадный живой клубок и теперь ворочалось, сжимаясь и разрастаясь, в немыслимой схватке жизни и смерти. Казалось, что весь огромный мир, вся планета собралась на этом маленьком пятачке, заснеженном подмосковном поле, чтобы умереть или победить.

Жуткая, всепобеждающая, всепожирающая смерть заполонила всё! Его сознание выхватило этот миг.

– Молодец! Мо-оло-о-одец! – грохотал Громыхалов, швыряя связку гранат. – Молодец, Витюха! Так их, ядрёна корень! Так их, по-нашенски,

по-сибирски…

Виктор хотел что-то сказать, но не успел. Раздался страшный грохот, и юношу сильно ударило в грудь, в живот, подняло и опрокинуло наземь, выдавив из груди нечеловеческий крик.

Красная, кровавая пелена сомкнула его очи, и какой-то огромный вихрь подхватил его сознание, отделив от тела, закружил и понёс вверх, в облака. И вдруг перед Виктором, как на киноэкране, за один-единственный миг прошла вся его прежняя короткая жизнь, от начала до конца. Он как бы наяву увидел всех своих родных и знакомых: мать, сестрёнок, бабушку Домну и милую, милую Нюшку с прелестными ямочками на щеках. Потом Виктор ощутил себя птицей, парящей в небе, каким-то сгустком неведомой энергии, видящим и слышащим всё, но не ощущающим, ни боли, ни холода, ни колыхания ветра… «Я лечу», – подумал он, стремительно опускаясь вниз, обозревая жуткую панораму закончившегося боя. Всё поле было усеяно трупами и искорёженными, дымящимися танками. Всё было втоптано, вдавлено в этот грязно-белый, забрызганный кровью холодный декабрьский снег. Он увидел тут, внизу, сержанта Громыхалова, живого, с забинтованной головой, сидящего на корточках над кем-то из погибших бойцов. Вдруг какая-то страшная догадка пронзила его сознание, и он в этом погибшем бойце узнал себя – вернее, своё тело, свою оболочку. И он сразу же отверг эту мысль, потому что это тело, истекающее кровью, показалось ему таким чужим и незнакомым. И тотчас огромный вихрь подхватил его сознание, его суть и понёс в чёрный воронкообразный тоннель, мысленно зовя и притягивая к себе, становясь всё ближе и желаннее. Наконец этот свет поглотил всю сущность, а вернее, вобрал в себя маленький сгусток энергии, его крохотное «я», и Виктор тотчас ощутил неземное блаженство, лёгкость и умиротворение. Он вдруг воочию увидел всех умерших родных и близких, давно ушедших в мир иной и теперь с улыбками и непередаваемой радостью встречающих его здесь, на небесах. Они обнимали и ласкали его, мысленно разговаривая с ним обо всём, что интересовало его и их, все они были красивые и молодые, с прекрасными одухотворёнными лицами, в белых светящихся одеждах. Потом яркий, ослепительный, но не утомляющий глаза свет, олицетворяющий Нечто – всё прекрасное и лучшее, что есть во Вселенной, – сказал ему мысленно, что хочет показать ему все красоты планеты Земля.

И Виктор мысленно согласился с ним. И они полетели, в мгновение ока очутившись у прекрасного, величественного африканского водопада, потом посетили вечнозелёные лужайки Калифорнии, побывали в непроходимой девственной тайге Приангарья, познакомились с красивейшими городами мира, потом навестили родину Виктора. И он наяву увидел своих родных: маму, сестрёнок и бабушку…

«Милые мои, родные! – закричал он, но никто его не услышал и не увидел.

– Мама, мама, – шептал Виктор, осыпая родное лицо поцелуями. – Это я, я – Виктор! Слышишь, мама, слышишь?.. Я с тобой».