Сергей Новосадов - Нейтральной полосы нет!

Честно говоря, в полку к артиллерии относились с некоторым пренебрежением, но в последствии эта точка зрения в корне изменилась. Из артиллеристов вызвался ехать сам начальник артиллерии с таким расчетом, что остальные корректировщики придут через сутки. Совещание закончилось. Проинструктировав личный состав, расставив часовых, улеглись спать. Но уснуть так и не удалось. Вдруг застрекотали автоматные очереди, взметнулись ракеты, грохнул выстрел из танка. Потом все затихло, как будто ничего не произошло.

Утром батальон ушел в город. Новостей пока никаких. Каждый занялся текущими проблемами и приготовлениями. Новоиспеченный замполит старший лейтенант Игорь Кузьмин решил настроить походный радиоприемник, что бы быть в курсе событий по стране и доводить их до личного состава. За время переброски мы уже чувствовался информационный голод. Я попытался выяснить о ночной стрельбе. Оказывается, было замечено передвижение людей, которые не ответили на запрос установленным сигналом, поэтому и открыли огонь. Дело в том, что здесь часто попадаются вооруженные группы чеченцев, специально провоцирующих стрельбу. Постреливали и снайперы. Но главная проблема заключалась в совершенно другом аспекте. Не всё благополучно было и среди наших подразделений в плане дисциплины и порядка.

Свидетельство заместителя командира дивизиона по работе с личным составом старшего лейтенанта Кузьмина: – «Всеобщее ощущение бардака. Каждая воинская часть сама по себе возится, очень много пьяных, ведущих беспорядочную стрельбу. Армия деморализована, грязная, голодная, без воды. Страшно, да именно страшно, потому как зачастую приходилось ждать опасности не от дудаевцев, с ними все ясно, а от соседей слева или с права. Безоружные солдаты бродили одни, сами по себе. Точно помню, как несколько оборванных солдат говорили, что они мотострелки, просили у нас поесть и что бы мы взяли их служить к себе, так как у нас порядок, а их начальники бросили. Помню, как командир взвода морпехов с Балтики не кормил своих солдат трое суток. Он говорил, что они не заслужили, а солдаты тайком бегали к нам поесть, хоть хлеба…».

Пришел штабной и сообщил не радостные вести. Из всей артиллерии дивизии, которая была до нас, осталась только гаубичная батарея и по два три самоходных орудия при батальонах. Остальные подбиты или сожжены при входе в город. Так что самая мощная боевая единица, на данный момент, наш самоходно-артиллерийский дивизион.

С самого начала большой проблемой стало взаимодействие и устойчивая связь между частями. Начальнику штаба артиллерии дивизии сложно контролировать боевую работу артиллерии, Нет информации, какие цели поражаются, на каком направлении ведется огневая обработка, нет точного расхода боеприпасов и т. д. От него же требуется взаимодействие с авиацией. Если она работает, то артиллерии стрелять запрещено. Нередко приходится стрелять, в городских условиях, мортирной стрельбой, а это в свою очередь опасность для авиации. Таким образом складывалась ситуация полного отсутствия централизованного управления войсками.

К вечеру был получен приказ выехать на корректировку в город. С утра двинулись на двух машинах. При въезде в город, предстала ужасная картина. Разрушенные обгорелые дома, разбитые стекла, груды бетона. Жителей почти нет, город словно вымер. Подобное я видел в документальных фильмах о Великой отечественной войне. Все дороги были усыпаны осколками строений, изрыты воронками артиллерийских снарядов или авиационных бомб. Всюду была видна работа гранатометчиков и танкистов. Во многих местах горели различные по величине и происхождению факелы. Особенно хорошо они были видны по ночам. Некоторые по нескольку месяцев освещали своим светом округу, не принося ни какой пользы. А ведь это был газ, который по коммуникациям подавался в дома, хотя в них давно никто не жил. К нам подбежал мальчишка и попросил закурить. Он отнес папироску пожилому мужчине, наверное, своему деду. Все вокруг было серым, низко висели облака, пахло дымом и гарью.

Прибыли в расположение нашей дивизии, штаб которой находился на территории бывшего городского парка. Нас представили исполняющему обязанности начальника артиллерии дивизии подполковнику Васильеву, начальнику артиллерии Тульского полка. Отличный грамотный офицер, афганец. Всегда сдержан, никогда не повысит голос на подчиненного, готов помочь и научить. Очень любит петь под гитару. Мне запомнилась его фраза. Когда он брался за гитару, то всегда добавлял: – “ Предупреждаю, про Афган не пою принципиально!». В нескольких словах он довел нам обстановку. Она выглядела не совсем привлекательно. Наши батальоны на данный момент углубились в город на 3—5 километров и занимают с тыла городской парк, а по флангам: с одной стороны – по улице Хабаровской и дальше по крайним железнодорожным путям, с другой стороны – ориентировочно вдоль улицы Поповича, частично улицу Рабочая, до пересечения с улицей Гвардейской.

Из скудных сведений, которые стекались в штаб, наши соседи на северо-западе и несколько южнее находятся мотострелковые части, но никто не знал, где конкретно и какая у них задача. “ Ребята, обстановка крайне сложная, нашего брата бьют, как мух. Особенно большие потери от наступления, которое организовали под Новый год. Было очень много трупов, им завалили весь фонтан в парке. Воевать в городе опыта мало, набирались знаний в ходе ведения боевых действий. Из десяти артиллерийских корректировщиков осталось только два. Троих убило, остальных ранило. Снайперы охотятся за каждым бликом бинокля. Поэтому все приборы наблюдения и дальномеры сдать. Отклонение разрывов определять визуально, корректуры определять в уме. Из окон не высовываться, сохраняйте свои жизни, иначе артиллерия останется без глаз» – закончил подполковник Васильев.

Переночевали в холодном и сыром подвале. Утром на командирском БТР-80 отправились в район, где расположился наш батальон. Чем ближе к назначенному месту, тем отчетливее видны места недавних боев. Трупы людей, их еще не успели захоронить. Хорошо, что зима и нет запаха разлагающейся плоти. Тут же бегают собаки. Для них настало неимоверное раздолье. Глядя на обглоданные скелеты оставалось лишь ужасаться тому, что никому не нужны брошенные на произвол человеческие останки. Не так страшны изуродованные войной трупы, как обглоданные собаками желтого иногда синюшного отлива покойники. И не важно, какой он национальности и какого вероисповедания. На ум приходила лишь одна мысль, неужели доведенные до такого состояния собаки, попробовавшие трупного мяса, не станут кидаться на ослабленных войной людей. Покойники были укутаны, в какие то обесцветившиеся, от натиска природы, лохмотья.