Алексей Ивин-Конь - Записки сутенера. Пена со дна

Не удержавшись, я улыбнулся. Шина насупился (у него был очень цепкий взгляд), достал сигареты. Стукнув пачкой по тыльной стороне ладони, он уткнулся в пригоршню и прикурил. Поливая берег белым светом, мимо проползал плоский речной трамвайчик, и мелкий дождь в ослепительном неоновом потоке казался рассыпчатым снегом. Сощурившись, Шина отвернулся и протянул мне пачку, но я достал свои. Если бы он в эту секунду двинул мне в челюсть, я бы не удивился.

#20/1

Quatre ans, presque jour pour jour, après le qui donna naissance à la pérestroïka, Мikhaïl Gorbatchev en a convoqué pour ce matin un autre qui pourrait la remettre en question (Figaro, 25 avril 1989) [48].

Небо меняло цвет, оглушительно звенели цикады. Трогая красную пыль, по чёрствой земле дул освежающий ветерок. Я хмелел от его аромата. Если бы можно было совокупиться с ним, я бы сделал это с радостью, не задумываясь ни на минуту. Тогда бы, пробив хуем Луну, я забрызгал бы Млечный путь новыми звёздами.

В сгущающихся сумерках Габриэль совсем помолодела. Взглянув на неё, я вдруг увидел ту девушку, которая некогда отправилась с возлюбленным в далёкие страны. Глядя на счастливое, кажущееся прозрачным лицо, по которому ползали яркие веснушки, на мелкие цветки, вплетённые в рыжие волосы, увиденное показалось мне настолько достоверным, что я с опаской покосился на холм, убивший её мужа. Не забавляя ли его (думаю), Габриэль делает всё это? Холм, кстати, тоже не стоял на месте, он плыл в желтоватой дымке, поднимающейся с земли. Габриэль попросила меня развести огонь. На земле из камней был сложен очаг, на котором лежала решётка от холодильника. Мы пили шампанское, закусывая крестьянским хлебом, тапенадой и оливками, потом откупорили бутылку Meursault с истлевшей этикеткой. Габриэль приготовила буйабесс.

– T’as jamais mangé çà (спросила она), dis? [49]

Она то и дело, проходила мимо, едва не касаясь моего тела, я чувствовал её тепло, которое набегало и потом вновь отступало волнами, в которых что-то искрилось, как планктон, и щёлкало, как электрические заряды. Однажды я уже пробовал прованскую уху, но чтобы со вкусом Мистраля и пением цикад, такого ещё никогда не было и вряд ли в скором времени повторится. Я ничего не знал и про рыбу солнечник, морского чёрта и триглу. Кроме угря, морского ерша и барабульки там были ещё (как сказала Габриэль) скальные рыбы и мелкие крабы. Как Винни-Пух, я больше всего на свете обожал подкрепиться, поэтому в тот вечер был, действительно, счастлив. И во всём пережитом в тот вечер и ночь наслаждении было нечто гастрономическое, сквозившее чувственной истиной, которую ухватить никак невозможно, можно почувствовать, как она тает на языке, наполняя ноздри душистыми и прозрачными, как пузырьки, молекулами кислорода. Гаснущий воздух становился свежее и чище. Летучие мыши мелькали из одного угла зрения в другой, как чёртики в белой горячке. Мы уплетали артишоки, ветчину с овощами, запечёнными с базиликом и каперсами. Дым разведённого костра заплетал мне в косы мозги. Мы ели козий сыр, пили арманьяк с шоколадом, курили фантастический план, ходили босяком по росе и, наконец, слушали соловья.

Габриэль ушла в дом, потом опять появилась, как призрак. Она положила передо мной дощечку, на которой лежал кусок сахара. Я решил, что сейчас мы будем, наконец, пить чай, вместо этого Габриэль, нарочно замедляя скорость движения, принесла крынку с молоком и стакан. С понтом, совершая священный ритуал, она плеснула в стакан молока и, присев рядом на железный стул, посмотрела на меня.

– Я (говорю) не змея.

– Ешь (говорит).

– Молоко?

Я удивился, я не думал, что по-французски, как и по-русски молоко можно есть .

– Сахар. Mange-moi ça> (сказала она) [50] .

#21/1

Мoscou. La purge. Мikhaïl Gorbatchev vient de réussir un coup de maître: la démission de 110 cadres du comite central lui donne une majorité au sein du parlement du parti communiste (Figaro, 26 avril 1989) [51].

your teeth when you grin reflecting beams on tombstones [52] из Гамбурга в сидячем купе. Там финка, имя Килликки. Сокращённо Килл. Тёмный панк из города Лахти. Ей 17-ть. Ушла из лицея, чтобы начать реальную жизнь. Виски выбриты, волосы торчат иглами в разные стороны, намазаны, кажется, гуталином. Кругловатое детское лицо. Типичный северный румянец (щёки с морозом) слегка выбелен (не знаю, чем), глаза жирно подведены чёрной краской. Угольный лак на ногтях. Я видел панков только в Лондоне и в Германии. Во Франции их нет, но Килл утверждает, что она не панк (punk is dead), она – гот (Goth is undead) [53].

Знакомились в тамбуре. Выхожу курить, щупаю карманы, ни спичек, ни кресала. Она у двери, курит крутняк. Сквозь наушники слышу: Waiting for the death blow, waiting for the death blow, waiting for the death blow [54]. Протягивает зажигалку. На руке наколка в виде змеи. Впервые вижу женщину с татуировкой. Вместо благодарности, ору сквозь стук колёс: It doesn't matter if we all die. Ambition in the back of a black car. In a high building there is so much to do. Going home time. A story on the radio [55].

В ответ Килл вынимает наушник и вставляет мне в ухо. Затягиваемся, курим. Едем в Париж, mother fucker.

– I am Kill (она).

– I am Phil (я) [56].

Терпеть не могу, когда меня зовут Фил (но мне самому, в виде исключения, можно, тем более, когда в рифму). Прикид у Килл откатись. Всё чёрное, короткая юбка, две пары рваных колгот. Бутсы. На шее ошейник с тремя шипами. Серебряный браслет и три-четыре кольца. Уши и губа пробиты гвоздями под названием проколы (слышу слово впервые). Сходимся на любви к Роберту Смиту. Мы с Робертом одного года рождения, только он об этом не знает. У меня есть все его диски.

Ещё курим. Она даёт послушать Scary Monsters , потом Southern Death cult (обожаю песню Faith , ещё False Faces ). Virgin prunes не катит, но Bauhaus прёт. Особенно Bela Lugosi’s Dead .

Хором: Undead! Undead! Undead! [57].

Не знал, что эта песня породила течение. Килл показывает лабрету на языке, играет ей. Языком Килликки выделывает чудеса, например, скручивает его пропеллером или достаёт кончиком до носа. Ручки худенькие, на запястье браслет, кожаный, тоже с шипами. На шее крест с петлёй.

– Это (она) Анкх.

Вампиры Боуи и Дёнёв резали свои жертвы пёрышком из такого креста в фильме Голод Тонни Скотта. Смотрели фильм с Шиной, у него на квартире. Освежая воспоминания, гогочем на весь вагон. Опять слушаем её плейер, она ставит кассету Siouxsie & the Banshees , потом Sex Gang Children . Я тащусь от Dieche и Shout and Scream .

Мне нравятся её бутсы, её драные колготки. Она говорит. Я молчу. Цель жизни – самоубийство. Мы говорим, курим, пьём пиво, опять пиздим. Под утро Килл на полуслове срубает сон. Видимо, тоже чёрный, с розовым подбоем. Я продолжаю сидеть, глядя в окно.

В детстве часть летних каникул я проводил в Финляндии, а потом меня везли на юг. Вспоминаю, как мы развлекались на севере, бегали по песку между сосен. Кувшинки. Морошка. Грибы. Жеребёнок на люпиновом поле. В Лупполово чуть в болоте не утонул (дырка в мшистых кочках была с блюдечко, я в неё наступил).