Виктория Травская - Двадцать писем Фебу

Например, что не так с моей собственной вывеской? Потому что есть вещи, которые со мной никогда не происходят. Никогда! Как бы я этого ни хотела. Например, мне почти никогда не дарят цветы. А я ведь их очень люблю! Но мне тащат шоколад или коньяк. Чай или кофе (ну, допустим, это неплохо). Иногда какую-нибудь безделушку. Всё что угодно – кроме самого очевидного: цветов. Я знаю женщин, абсолютно к цветам равнодушных, так вот они регулярно получают просто фантастические по размерам и цене букеты. «Ну и зачем мне этот веник? Лучше бы деньгами отдал», – брюзжат они при этом, но через какое-то время опять получают свой букет. Почему? И, самое главное, зачем? Может, с определённого рода женщинами вы испытываете потребность постоянно доказывать свою состоятельность? Хотя непонятно, какую. Ну, не знаю, не финансовую же – в этом случае дарили бы драгоценности или, в конце концов, деньги. Так нет же: цветы. И почему-то непременно дорогие. Красные розы, в основном. Числом штук так пятьдесят плюс одна. Интересно, как бы это прокомментировал старина Фрейд.

Плевать на розы. Особенно на красные, без запаха и на метровых черенках. Они мертвы. Они уже не более чем общее место. Меня интересуют чайные – с открытой сердцевинкой, так сладко пахнущей. Или фрезии, нежные и хрупкие, с едва уловимым холодным и грустным ароматом. Или подсолнухи – щедрые, разлапистые, густо утыканные семенами, как русский стол закусками. И так же сложно пахнущие. Или лохматые хризантемы, занесённые с холода, пряные и свежие. Или соблазнительные пионы в пышном убранстве прохладных шёлковых лепестков, источающие аромат страсти. Или гроздья сирени, похожей на сладкую грусть…

А может, это кармическое? Когда мне было лет тринадцать, у меня был приятель. Юрка. Кузен моего соседа. Он жил в другом районе, но иногда делил с нами наши детские забавы. Мы вместе ходили на Подкумок и взбирались на Бештау. Однажды, зимой, я долго болела, и Юрка передал мне с Андрейкой ветку цветущей вишни, которую «распустил» у себя на подоконнике. Уж не знаю почему, но это меня ужасно смутило, и я отправила подношение обратно. Это было глупо и нелепо, толстенький Андрейка, красный от смущения и досады, сопя, удалился, чтобы через пять минут снова вернуться: Юрка, мол, велел передать, что ничего такого, просто хотел сделать приятное. Но цветы я так и не взяла. Мне было страшно жаль цветов – и жаль Юрку, который, наверное, огорчился. Я даже, помнится, всплакнула.

А много лет спустя, когда мы были уже взрослыми и обзавелись семьями, я от нашей общей подруги узнала, что Юрка разводит экзотические растения и у него их целая оранжерея. Я вспомнила о том глупом эпизоде нашего общего детства и, так как бывала в нашем городе наездами, попросила подругу извиниться за меня перед Юркой. Просьбу она исполнила. Он посмеялся, удивился, что я это ещё помню, и сказал, что это пустяки. Но, если это меня до сих пор беспокоит, то я могу исправиться – и передал мне горшочек с аравийским жасмином, который потом долго жил у меня, переезжая с квартиры на квартиру и наполняя любое жилище божественным ароматом, когда распускался хотя бы один крохотный белый цветок. Долго. Гораздо дольше, чем Юрка, которому было отпущено всего тридцать два года…

И вот теперь я думаю – а может, это меня настигло возмездие за тот, отвергнутый мною, наивный и чистый дар мальчика из моего детства?

……………………………………

Как бы там ни было, мы о себе знаем ненамного больше, чем о посторонних, и это при том, что живём с собою от самого рождения. Всё, что я узнавала о себе от других, ставило меня в тупик – настолько оно не совпадало с тем, что думала о себе я сама. Помню, как рассмешила меня коллега своим удивлением по поводу моего первого брака: этот медведь – и ты, тропикана-женщина ! Я-то считала себя скромной домашней тапочкой. Однако дальнейшее подтвердило правоту её оценки – брак вскоре начал трещать по швам, и спустя десять мучительных лет распался. Домострой таки не мой стиль жизни! Но, помимо пьянящей свободы и упоительного одиночества, меня после развода беспокоила какая-то неудовлетворённость.

Природой так устроено, что, как это мило называют медики и социологи, в репродуктивном возрасте следует иметь семью. Не сексуального партнёра – а именно семью как среду, наиболее приспособленную для выращивания потомства. Партнёра завести легко, но далеко не каждый, кто готов с тобой спать, согласится взвалить на себя заботы о твоём ребёнке. Словом, непринуждённые отношения без взаимных обязательств оказались мне неинтересны. Не то чтобы я не попыталась, отчего же. Было полезно пройти и через это – хотя бы в порядке эксперимента, чтобы понять, от чего я отказываюсь. Выбор претендентов оказался богатым, и в их числе были даже холостые мужчины. Одни, не смирившись с отказом, гордо вычеркнули меня из списка своих контактов; с другими из них я даже сохранила приятельские отношения. Как раз от одного из этих последних я и услышала очередное откровение: он признался, что, как только увидел меня, сразу понял, что у меня «девять из десяти отсеиваются уже при подаче заявления». Словом, оказалось, что я довольно взыскательна.

Эти подсказки, если их не игнорировать, бывают очень своевременны и полезны как раз тем, что позволяют увидеть себя со стороны. Брошенное как-то вскользь одним моим родственником замечание: «Вот скажи, почему ты себя противопоставляешь?» – помогло избавиться от навязанного мне комплекса быть выше всего этого . Мне тогда было всего лет пятнадцать, но и того моего умишка хватило, чтобы понять: это действительно не вариант. Понимание пришло не одномоментно, однако, как шутят армейские, задание было дадено и время засекено : процесс пошёл. Другая родственница, женщина прямолинейная и суховатая и, к тому же, крепко меня недолюбливающая, как-то процедила сквозь зубы: «А ты не добрая!» Честно говоря, до этого момента я и не задумывалась, добрая я или нет. И что такое вообще доброта? И можно ли стать добрым?

В определённом смысле я действительно не добрая. Не «недобрая», а раздельно – в зависимости от того, пишете ли вы частицу «не» слитно или раздельно, смысл слова получается разный: недобрая – это временный признак, настроение (недобрая усмешка); в то время как не добрая – качество более или менее постоянное. Так вот, я и правда не добрая – в обывательском смысле. Я никогда не стану лить слёзы с человеком, у которого приключилась беда. Любого масштаба. По мне часто вообще невозможно понять, что я чувствую и чувствую ли вообще хоть что-то – это я уже знаю. В этом я похожа на свою бабушку. Она меня очень любила, но никогда надо мной не сюсюкала, не тетёшкала и не проявляла своих чувств общепонятными способами, которые для большинства служат главным показателем. Её любовь ко мне имела деятельный, практический характер, то есть выражалась в том, что она меня кормила, одевала – обшивала и обвязывала своими руками, мазала йодом мои разбитые коленки и ставила клизмы, заплетала косички и поила валерьянкой, когда мне снились страшные сны. Что проку лить слёзы и причитать? Но я всегда чувствовала её любовь и знала, что могу на неё рассчитывать…