Виктория Травская - Двадцать писем Фебу

Как бы там ни было, в Сети предпочитаю общаться с людьми, зарегистрированными под собственным именем – а это обычно легко проверить – и с собственной же физиономией на аватарке. Ну, если и не с собственной (далеко не всем нравятся собственные лица), то выбранной достаточно остроумно и/или невинно: всякие там зверушки-цветочки и герои кинематографа иногда способны сказать о человеке больше, чем собственное изображение. Взять хоть меня. Камера меня терпеть не может, и в достопамятные времена, когда фото на документы ещё не делались в присутствии заказчика и не фотошопились на компьютере, придя за заказом, я находила себя в пачке таких же безликих оттисков исключительно по одежде – лишь бы вспомнить, в чём снималась. Теперь камера у каждого в кармане, и с расстояния вытянутой руки можно получить условно адекватное своё изображение. Говорю «условно», потому что себя мы видим всё же иначе, нежели окружающие. По крайней мере, мои знакомые умоляют меня не постить селфи, утверждая, что на них я выгляжу как после продолжительного запоя, а мой собственный ребёнок оставил под одним из моих фото комментарий следующего содержания: «Женщина с тяжёлой судьбой. Задержанная в супермаркете за кражу коньяка и колбасной нарезки».

Ну, как бы там ни было, что есть, то и есть. Мне уже не шестнадцать лет, и в соцсети я прихожу не кавалеров клеить. Зато у меня всё своё – лицо, волосы, зубы и мысли! Так что, если кто-то даже и прилипнет, кто не спрятался – я не виновата. Расстояние и отсутствие взаимных обязательств делают этот флирт столь же безопасным, как секс по телефону, и даже более чем. Так мне казалось.

Не знаю, как оказался здесь ты, но то место, в которое мы с тобой угодили, расположенное на загадочном сервере бог весть в какой стране, в сущности, не что иное, как рай для мизантропов, в который можно попасть ещё при жизни. Люди деликатные предпочитают называть нас интровертами, и они правы: термин свободен от оценки, как положительной, так и отрицательной, и подразумевает констатацию того медицинского факта, что уж простите, кто каким родился. Мы и так в реальном мире жёстко дискриминированы, хотя толерантное общество, по разным данным процентов на восемьдесят состоящее из «экстра», стыдливо замалчивает эту позорную проблему, предпочитая нас не замечать в упор. Поэтому мы устраиваемся как можем – например, уходим в виртуальное пространство.

Некоторые из нас неплохо приспособились и в реале. Помнишь Лену? Не можешь не помнить! Это под её язвительным комментарием ты оставил реплику, которую я с тех пор внесла в свой цитатник: «Мадам, давайте сделаем вид, что вы этого не писали, а я не читал!». Этот язычок, острый, как жало мудрыя змеи , не в пример многим записным острословам, служит орудием незаурядного ума, настолько тонкого, что собеседники ведутся на её нарочито корявый олбанский, даже не замечая всего комизма диалога: она играет с ними в поддавки, пока клиент не обнаружит на себе дурацкий колпак. Тогда, взбешённый, бедолага обрушивает на неё более или менее пристойные филиппики, но ей уже игра прискучила, и она была такова… Так вот, Лена любит цитировать фразу из эпизода про корову в самолёте: жить захочешь – ещё и не так раскорячишься. Святая правда! К примеру, я волевым усилием выработала в себе необходимые коммуникативные навыки и даже отточила их до такой степени, что легко схожу за экстраверта. По крайней мере, мне удаётся довольно успешно дурачить моих коллег и знакомых, считающих меня душой компании. Было время, когда, упоённая собственным успехом, я было решила, что ею (душой компании) и стала. Но, когда я заявила об этом учёной коллеге-психологине, она саркастически на меня поглядела и сказала, что это невозможно: тип нервной деятельности изменению не поддаётся. От иллюзий на собственный счёт меня избавил единственный её вопрос: как я предпочитаю проводить свободное время?

Словом, рискну предположить, что популяция, к которой я прибилась, состоит главным образом из людей, испытывающих проблемы с общепринятыми способами коммуникации. В силу этой самой специфики нервной деятельности, которая экстравертному большинству так же непонятна, как натуралам – пристрастие к особям своего пола. На твой счёт я, впрочем, не уверена, ты тоже выглядишь вполне себе коммуникабельным, но здесь как с языком: можно сколь угодно свободно изъясняться на разных, однако родным будет тот, на котором думаешь. На каком ты думаешь? Когда ты более настоящий – когда искромётно балагуришь с сетевыми собеседниками или глубокомысленно молчишь со мной?

Что до меня, то я устрица, законченный социофоб и охлофоб, и в общении мне, как маргиналу, принципиально важны пути отхода. То есть возможность быстро и незаметно удалиться.

Экстравертам непонятно в нас всё. Почему мы не любим ходить в гости и принимать гостей. Как мы можем находиться столько времени в одиночестве, не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта. И не просто в одиночестве, а ещё и – о ужас! – в тишине. Как можно находиться в помещении, где не играет постоянно какая-нибудь забойная музычка или, на худой конец, не бубнит телевизор. Что можно делать дома столько времени?! Попробуй запереть в четырёх стенах экстраверта – он либо тотчас схватится за телефон и примется искать свободные уши, либо завалится спать.

Мир, в котором мы живём, потому и называется безумным, что он заточен под этих доминирующих в нём сумасшедших: здесь постоянно что-то должно грохотать! Возьми хотя бы то, что эти люди называют «местами отдыха». Пляжи, пансионаты, фитнес-центры, парки, детские площадки непременно оснащены динамиками, из которых в режиме нон-стоп транслируется попса разной степени качества, и хорошо ещё если не шансон. А если ты упорно отказываешься «веселиться», назойливые аниматоры в чудовищных костюмах посягают на последние остатки твоей автономности, втягивая тебя в массовые игры и состязания. Но даже когда тебе удастся найти уединённый уголок и устроиться там с книжкой, будь готов к тому, что тебя и там найдут неугомонные любители общения: им, видите ли, кажется, что ты скучаешь! Потому что как можно не заскучать в одиночку?!

Словом, на море я уже давно не езжу. Тебе, живущему у моря, этого не понять, и если это кажется тебе ненормальным, отвези меня в тихий и уютный сумасшедший дом! Впрочем, кому, как не тебе, знать, что жить у моря и отдыхать у моря – это, как говорят в твоих краях, две большие разницы .

Письмо 3. Практика социального дарвинизма

Как известно, выживает не самый сильный и не самый умный, но тот, кто сумел приспособиться. Помещённые в изначально враждебную среду, мы вынуждены постоянно оттачивать этот навык, так как он является нашим единственным эволюционным преимуществом. Мы – евреи мира оголтелых экстравертов, изначально виноватые во всех его бедах. А потому что подозрительные! Подозрительно умные, подозрительно скрытные и бог весть чем там занимающиеся в собственных раковинках, в которые запираемся при малейшем шуме.