Виктория Травская - Двадцать писем Фебу

Итак, Лев. Сначала он мелькал в густых зарослях нескончаемых словесных джунглей, изредка вставляя короткие и сдержанные реплики, и обращал на себя внимание разве что этой сдержанностью. Интеллигентные и хорошо воспитанные люди вообще малозаметны, так как в силу свойственного им такта не раздражают ваших нервных окончаний. Вежливость делает тебя невидимкой.

Вот и Лев: ступая осторожно и бесшумно, он был замечен только тогда, когда приблизился вплотную. На этот раз он оставил более развёрнутую реплику, которая показалась мне интересной. По крайней мере, она содержала некоторую деталь личного характера. Мысленно я поставила на полях восклицательный знак и перевернула страницу, но с этого момента стала к нему присматриваться. Он публиковал небольшие отрывки, которые иногда казались мне интересными, а иногда нет. Словом, история не новая – я бы даже сказала, архетипическая:

Сперва ей было не до них,

Но показался выбор их

Ей странен…

Но, поскольку я всё же не Татьяна – по крайней мере, не шестнадцатилетняя (или сколько ей там было?) Татьяна – то драма была разыграна в обратной хронологии, то есть с конца, и обернулась фарсом: всё началось с попытки понять и завершилось суровой отповедью «Онегина», а не наоборот. Но, когда ты прочтёшь эту историю – если мне достанет мужества её дописать, а тебе терпения прочесть – ты, возможно, как и некоторые из моих подруг, решишь, что «очень мило поступил С печальной Таней наш приятель».

Счастье, что этих слов не увидит Ёжь: уж она бы оттопталась по мне! Большая удача, что я как автор не в её вкусе – любые рефлексии и ветвистые сюжеты она считает непростительной графоманией. Мы с ней сошлись, волна и камень, а если точнее – волна и волна, на почве безудержного веселья под чем-то разухабистым – кажется, под одной из картин Инге Лёк. Да, точно! Теперь припоминаю: это были две старушки, весело распивающие винцо в ветвях дерева. Как обычно водится в таких случаях, сначала нашлось много общего – различия, и существенные, обозначились потом. Впрочем, это нам не мешает. Хотя иногда бесит обеих, и мы можем даже, после очередной стычки, несколько дней не разговаривать. По зрелом размышлении следует признать: это вносит приятное разнообразие в наши сетевые будни. Как раз после очередной такой стычки я наградила её прозвищем Ёжь, и надо отдать ей справедливость, она не возражала.

Ёжь ехидно посмеивается над моей слабостью к Татьяне, и можно не сомневаться, что меня не спасла бы даже её собственная нежная любовь к нашему национальному гению. Но так как она едва ли станет это читать, то я могу ни в чём себе не отказывать. Впрочем, относительно Льва она не в курсе – по крайней мере, я с ней эту тему не обсуждала. Она весьма неглупа, и если даже о чём-то догадывается, то помалкивает. В отношении отношений Ёжь сурова. Подозреваю, что эта суровость по большей части напускная и вторичная, род камуфляжной амуниции, под которой скрывается натура слишком ранимая и тонкая, чтобы позволить кому бы то ни было касаться себя грубыми пальцами. Но я это уважаю и потому туда не лезу, считая за правило не приставать к человеку с расспросами: если найдёт нужным, расскажет сам – и только то, что сочтёт нужным. «Не смейте меня интерпретировать!» – взрывается она, когда я или кто-то другой пытается найти объяснения её поступкам сообразно логике или собственным представлениям.

На днях Ёжь сказала: любовь – всегда платоническая, всё остальное – похоть. Несмотря на то, что ей вообще свойственны упрощения, я на этот раз задумалась. Эта правда очень похожа на истину, но если так, то как назвать то, что я чувствую ко Льву?

Лев овладевал мною тонко и незаметно, и я поняла, что произошло, только тогда, когда его клыки вонзились мне в горло. Поставив точку в очередном нашем с ним диалоге, я испытала инсайт. Впрочем, эти шесть букв не в силах передать того, что произошло – это даже не бледная тень, это Хиросима на глобусе. Маленькая точка огромной трагедии. Именно так. Теперь можно смеяться.

Мы уже какое-то время переписывались, и на этот раз всё началось, кажется, с хокку. Или танка. Словом, жители злосчастной Хиросимы развешивали на верёвке выстиранные портки, или потрошили рыбу, или сплетничали, когда… Оглушённая, смотрела я на монитор, в котором только что закрылось окно мессенджера. Мир вокруг меня беззвучно рушился – мой привычный мир, разношенный по ноге, лёгкий и удобный. Иногда утомительный и стесняющий, но достаточно было, уходя в себя, скинуть его на пороге, чтобы испытать облегчение. Наутро, возвращаясь к своим повседневным трудам, я с лёгкостью погружала ступни в колодку правил и обязанностей, привыкнув не чувствовать их тесной оболочки. Почти. Даже получать от этого извращённое удовольствие, знакомое любой женщине, любящей изящную обувь: можно провести целый день, семеня на пальцах в узких туфлях на высоченном каблуке, если тебя поддерживает анестезия восхищения и зависти. Но не на этот раз. Мир распадался на моих глазах, и я не представляла, что с этим делать. Как с этим жить. Как жить без всего этого!

Это было, наверное, похоже на затяжной прыжок, когда ты не уверена, что парашют раскроется, – эйфория и ужас в равных долях, усиливающие друг друга до непереносимости, до смертного спазма в горле. Ты понимаешь, что падаешь, что жить тебе осталось – сколько там, квадратный корень двойной высоты падения, делённой на ускорение? – но ты летишь!

«Этого не может быть!» – кричал мой Внутренний Голос. Кстати, почему внутренний? Тебе не кажется, что в этом названии содержится грандиозный подвох? Если проанализировать реплики того, что мы называем внутренним голосом, то выяснится, что ничто – ещё раз и крупно: НИЧТО – из того, что он произносит, не является нашим убеждением. Как правило, мы убеждены как раз в обратном. Все реплики этого негодяя, по сути, не что иное, как пресловутый здравый смысл – навязанное нам извне представление о правильном и неправильном. Так называемый «внутренний голос» – это сторож брату своему, это злосчастный Каин, убивающий нас из зависти – нас, чей дар оказался милее Господу. Всякий раз, когда мы готовы сделать нечто, к чему испытываем призвание, он становится на пороге и, раскинув руки, принимается увещевать нас, повторяя свои пошлые сентенции. Не сходи с ума. Ты потом об этом пожалеешь. Давай взвесим все «за» и «против» … И стоит тебе вступить с ним в перепалку, как твоё дело заведомо проиграно, потому что так называемый Внутренний Голос – на самом деле общественный цензор, сидящий внутри твоего собственного сознания, ловкий и опытный манипулятор, снабжённый ещё и тем преимуществом, что он тебя знает, а ты его нет. Чтобы сбить тебя с толку и усыпить бдительность, его снабдили фальшивой легендой и столь же фальшивыми документами, по которым он проходит как «Внутренний Голос» или «Здравый Смысл», и забросили этого диверсанта вглубь твоего мира.