Наталия Новохатская - Слеза Ночи

– А ты, мама, ребят найми в камуфляже, они и не пустят, – огрызнулась Люма. – Можно подумать, что она спрашивала.

– Ладно, Сонь, не в этом дело, – примирительно заметил Сергей Федорович и передал жене бумаги для ознакомления. – Я же тебе говорил, Ирина что-то задумала. Просто не знаю, как быть. Хоть в Тверь поезжай обратно, надоело быть перед ней обязанным, стоит ли того проклятая жилплощадь? Если по-людски – то Ира и есть полная хозяйка. И никакая регистрация-приватизация не играет роли, мало ли что записано, долевая она или еще какая.

– Давай я с ней еще раз поговорю, – предложила Софья Павловна. – Ира больной человек, и мы действительно обещали ее матери-покойнице за ней смотреть, никуда не денешься. Это ведьма Алена ее с пути сбивает, а Ирине деваться некуда, какие у нее развлечения. Вот и…

– Мам, пап, я так поняла, что долги-то она погасила, – решила вмешаться Люма.

– Цыц, мелочь, тебя не звали, – беззлобно заметил отец. – А ты почем знаешь, чем она расплатилась, может, ведьма Алеша уже другую бумажку имеет, со всеми правами на эту площадь, и завтра нам предъявит – извольте съезжать!

– Ну это – положим, – успокоила семью Софья Павловна. – Для такой бумажки нужен нотариус и свидетели. А может и они были, ты их случайно здесь не видела, Люшенька?

– Обижаешь, начальник, – пробасила Люма, потом доложила тщательно выверенную порцию информации. – Не, пап, не волнуйся, ростовщица убежала стремглав, а тетка долго ее бранила. На соглашение это не похоже.

– Тайны мадридского двора, с ума с вами спятишь! Ну что говорить мне с Ириной, или подождать? – спросила совета доктор Софья Павловна.

– Она просила ее сегодня не беспокоить, – сообщила Люма.

– Ладно, отложим, – обрадовался отец. – Ей-богу, такая морока! Знал бы… Да, Люнчик, а что твой кавалер-то сбежал? Мы не гоним, с ним веселее, ты ему скажи.

– Непременно, так и передам, что ты звал лично, – пообещала Люма.

Отец обожал дразнить ее Левой, его страшно забавлял факт, что у мелочи завелся кавалер.

– А ну вас обоих, – резюмировала Софья Павловна. – С вами каши не сваришь, божьи младенцы!

Тут как раз зазвонил телефон, Лева просил к трубке тетку Иру. К телефону, как на грех, подоспел Сергей Федорович и сообщил присутствующим ошеломляющую новость.

– Девки, что у нас творится! Кузина-то у Люни Левку отбивает! Сергей, говорит, Федорович, это Лев твой, попросите к аппарату Ирину Семеновну. Каков?

– А тебе, что, жалко? – подыграла отцу Люма. – Сам знаешь, мальчики предпочитают взрослых женщин, в них есть таинственность и шарм.

– Что-то таинственности у вас развелось – не продохнешь, – вздохнула Софья Павловна. – Хоть и вправду охрану нанимай, в камуфляже и с автоматом. Не дом, а замок с привидениями.

– Давай пса заведем, агроменного, – вдруг предложил Сергей Федорович. – Он будет – самая действенная охрана, и, говорят, нечистая сила при них не водится.

– Тогда я здесь одна останусь, с этим вашим псом на пару, – возразила Софья Павловна. – Все остальные вмиг сгинут.

– Заметь, дочка, нас мама держит за нечистую силу, – охотно разъяснил Сергей Федорович. – Ей, конечно, виднее.

Веселая беседа о нечистой силе, увы, очень быстро была прервана, поскольку звоночек из теткиной комнаты оповестил, что требуется чье-то присутствие. Одновременно разыгрался телефон. Отец пошел к кузине, а Люма догадалась, что тетка Ира закончила переговоры, и Лева теперь желает доложиться. Так оно и было.

– Не нашел ни одного экземпляра Бакуниных, – сказал Лева без предисловий. – У этих, наверное, закрытые номера. Вернее, значатся Бакунины, еще четыре штуки но с другими инициалами. Обидно.

– На нет и суда нет, – сказала Люма, но сама не знала, досаду она чувствует или облегчение.

– Однако тетушка твоя не сдается, велела прибыть с утречка назавтра в полной боевой готовности. Я полагаю, что мы куда-то поедем, только не знаю, возьмем ли тебя, тетушка пока не решила, – сообщил Лева.

– А это как хотите, – сказала Люма. – Я не настаиваю.

– Еще она просила меня сделать план-карту наших мест и вокруг школы, у меня такое возможно. Причем, и побольше и поменьше, – добавил Лева донельзя загадочным тоном.

– Делай, голубчик Лев Николаевич, тебе воздастся, – пообещала Люма конспиративно.

Потому что вышедший от тетки Сергей Федорович без всякого зазрения торчал у нее за спиной и ловил обрывки информации для дальнейшего развлечения.

– И еще, прошу внимания! Изволили интересоваться нашей обожаемой, нашей удивительной, нашей проницательной. Но я сказал, что это не ко мне, – Лева тоже ударился в конспирацию.

– Это что-то новенькое, а ты не ошибся? – удивилась Люма.

– Ничего подобного, фамилия, имя, отчество, род занятий – все было изложено, и последовал вопрос, имеется ли в наличии. Но тебе не доверяют, интересно, отчего бы? – объяснился Лева.

– Очередная тайна мадридского двора, – ответила Люма, но пообещала. – Но завтра мы эту сову разъясним.

Впрочем, последняя по счету "сова" разъяснилась сама собой. Люма уже готовилась ко сну и, постирав бельишко, чистила в ванной зубы, как разгадка вышеуказанной "совы" явилась со всей очевидностью.

"Ба, как это я раньше не догадалась!" – мысленно сказала Люма своему отражению, застывшему в зеркале с пеной у рта. – "Наша нежная и душевная Майя Петровна, Мая Плита – это ведь она и есть! Та самая училка, которая приложила руку к теткиному школьному следствию. Это у нее, у мамы-Майи, девочка в окошко побежала бросаться! Только была она тогда молодая мама-Майя! Ах, ё-мое!"

Последнее, не совсем пристойное выражение повергло Люму в бурю смеха, только об одном она страшно жалела: Леве звонить было уже поздно, но ничего, вот утречком… «Хотя и самому впору догадаться», – далее размышляла Люма.

Лева стал одной из самых последних жертвой душевности Майи Петровны, чья необычная фамилия Плита была изысканно перекроена в прозвище – «Мая Плита», по аналогии с my Lady. Вычурную кличку, разумеется, изобрел Лева, как только прибыл из Эдинбурга, где его папашка служил консулом, и был помещен в класс первой по городу учительницы, известной не только высоким уровнем преподавания, но и редкими душевными качествами, снискавшими Майе Петровне звание мамы-Майи. Ученики, а особенно ученицы, ее пылко обожали и вились стайкой около.

Однако Лева не только отказался обожать, но и составил жесткую конкуренцию.

"Богат, хорош собой был Ленский», играл за «Химик Воскресенский» – такой вот частушечной и цитатной апологией коллектив учеников модной гимназии приветствовал новичка Леву. К тому же он прибыл прямо из туманного Альбиона, вернее из романтической Шотландии – и девочки дружно переключились на более подходящий предмет обожания. Мальчики в свою очередь оценили благоприобретенную британскую сдержанность и какой-то там пояс в танквандо (или как его там?).