Николай Дегтярёв - Быть Человеком

– Папа умер.

Состояние беспомощности охватило Степана. Никакие слова не приходили на ум, чтобы как-то успокоить мать. Дядя Федя немного посидел на крыльце и, тоже ничего не сказав, ушёл.

Трифон Андреевич был известным человеком в районе: работал в райкоме партии, замполитом Томской МТС, председателем колхоза имени Свердлова, но проводить его в последний путь почему-то пришло мало народу, что удивило Стёпу: « Всю жизнь работал для людей, семья была на втором плане, а хоронить желающих мало».

Мария Ивановна в восемнадцатилетнем возрасте вышла замуж за флотского офицера. Не всегда гладко проходила жизнь, но шестерых детей родили и поставили на ноги: Толик – в интернате, остальные разъехались кто куда. Степан крепко задумался: « Вот уеду в училище, мама останется совсем одна. Всю жизнь жила в окружении детей, был муж, а теперь – одиночество… Как я могу её оставить?»

– Мама, я написал письмо в мореходку, чтобы вернули документы. До армии поживу дома, с тобой.

– Как хочешь… Но помни, что папа твой на море туберкулёз заработал.

На следующий день после похорон отца Стёпа вышел на работу.

Николай Иванович не одобрил его решение – забрать документы из училища:

– Один раз дашь себе слабину: отступишь назад – и потом начнёшь катиться по воле житейских волн, так и не станешь человеком.

– Стану! – твёрдо ответил Степан и пошёл «хорохорить» бетон.

По окончании возведения гаража в селе Поляна Николай Иванович оставил Стёпу в своей бригаде для строительства зерносушилки в селе Пригородном. Во многих колхозах и совхозах в этот период шла модернизация зерновых дворов. Оборудование привезли, а без соответствующей печи зерно не просушишь. В более раннем возрасте Стёпе приходилось на летних каникулах перебрасывать зерно при помощи транспортерной ленты и деревянной лопатой из одной кучи в другую, пока зерно не проходило через сушилку. Этот круглосуточный процесс казался Стёпе бессмысленным, пока он сам не почувствовал чрезмерное тепло в большой зерновой куче, которая оказалась на какое-то время забытой бригадиром зернового двора. В ночную смену он задремал, зарывшись в пшеницу, а проснулся от сна, в котором ему снилось, будто он спит на русской печке, а под ним становится всё жарче и жарче.

– Ты что, заснул?

Степан открыл глаза, перед ним стоял Петя Павленко.

– Нет, задумался. Вспомнил, что зерно может «сгореть», если его не «хорохорить».

– Пока умный думает, дурак уже работает. Скоро Никлоша подъедет, а мы сегодня маловато углубились.

– Это не глина, а резина – лопата не берёт, лом отскакивает…

– Поэтому Никлоша эту глину «ломовой» называет.

– Ладно! Глаза боятся, а руки делают.

Ребята попрыгали в котлован будущего фундамента зерносушилки глубиной в метр. Сапоги с трудом отрывались от вязкой глины. Но только углубились, подъехал Никлоша:

– На месте топчемся?

– Больше негде, – ответил Стёпа.

– Вы что?! Без надзора не можете работать?!

Никлоша запрыгнул в котлован, взял лом, кувалду и начал спокойно отковыривать кусок за куском твёрдую и скользкую глину.

– Вот так надо работать, не спеша, спокойно, тогда будет результат. Понятно?

– Оно-то понятно, но у вас силы больше, чем у нас двоих, – начал оправдываться Петя.

– У тебя маловато, у Стёпы многовато, в среднем – нормально. Возьмите «кувалдометр» [4] Кувалда (шут.). , вбивайте клин, двигайтесь вглубь ещё на полметра.

– Николай Иванович, вы говорили, что надо два метра глубины при таком грунте. Мы с инженером совхоза всё рассчитали. Сегодня привезут бутовый камень, пойдёт на основание фундамента, а дальше усилим арматуру и зальём бетоном. Я договорился с кладовщиком, он где-то достал цемент марки ШПЦ [5] Шлакопортландцемент. – это надёжно.

– Вручную будем мешать бетон? – робко спросил Стёпа.

– Сегодня подвезут и подключат бетономешалку. Что-то мы сегодня разболтались. Обедайте, а мне ещё в РСУ [6] Ремонтно-строительное управление. надо смотаться.

– Мы уже пообедали, Николай Иванович.

– Ну, тогда я спокоен – успеете. Да, завтра ещё одного специалиста берём – каменщика, зовут Антон.

С этого дня произошёл перелом в работе: усталость отошла на второй план, появились энтузиазм и рабочая энергия. Работа закипела – сушильную печь сдали в срок.

Отдохнув неделю, поехали возводить очередную печь в Белоцерковку. Здесь земля оказалась песчаной, фундамент много времени не забрал, печка росла на глазах.

Но в один прекрасный день в селе появился «кукурузник» [7] Разговорное название советского самолёта сельскохозяйственной авиации, биплана Ан-2. , который обрабатывал колхозные поля какими-то химикатами. По выражению лётчика, «делал прополку». «Парковался» самолёт на поляне вблизи зернового двора. Николай Иванович, бывший лётчик-истребитель, в 1954 году «подчистую» списанный из авиации из-за последствий болезней, вызванных контузией, полученной на фронте, быстро нашёл общий язык с коллегой Семёном. Их объединила одна общая страсть к голубому бездонному небу. К великому сожалению пилотов, страждущих романтикой неба, в магазине спиртного не было.

– Уборочная, однако. Вино продают только на центральной усадьбе Белогорского совхоза, – пояснила продавщица Алдана.

Из магазина ноги сами повели к самолёту.

– Вот, знакомься: Николай Иванович. На этой конструкции я работаю, а летал на ТУ-104.

– Его в НАТО называют верблюдом. А правильно – «кукурузник», как Никиту [8] Н. С. Хрущёв. .

– Я про ТУ-104.

– А я про Ан-2.

– Поговорили! А не слетать ли нам «за горючим»?

– Я не возражаю.

– Готовь двигатель, я сейчас дам указание своим гаврикам и через пяток минут буду.

Никлоша вернулся ровно через пять минут. Самолёт уже был готов к полёту:

– Права не забыл? А то гаишники остановят.

– Не права, а «Свидетельство пилота». Автомобильных прав у меня нет, как и машины.

– А я вообще машину водить не умею! – с гордостью произнёс Никлоша.

– Я тоже.

И оба дружно захохотали.

Самолёт, немного пробежав по скошенному лугу, быстро набрал высоту и скрылся за берёзовой рощей.

– Я летал на таком самолёте, – похвастался Степан, – интересно. Все дороги кажутся ровными, и вся земля как будто расчерчена чертёжником и раскрашена художником. Красиво!

– Не страшно?

– Есть мало-мало, особенно когда он проваливается.

– Как это проваливается? Там что – ямы? – засмеялся новенький.

– Ты напрасно смеёшься, Антоша, там действительно есть воздушные ямы.

– Те ямы нам до фонаря, а свою траншею мы уже бетоном залили.

– Ладно, надо сегодня до первого свода кладку поднять. Никлоша завтра с утра будет свод выкладывать.