Антон Горохов - Женщина, пробудившая всё

Предательство, увольнение, глубокое разочарование, злость. И вот сегодня у нее последняя смена, она сидит в качестве посетителя в кофейне, посасывая черный чай и рефлексируя над своей болью вместе с девочкой внутри. Ей хочется прочесть роман, который ее шокирует, встревожит, взволнует и отвлечет от тяжких мыслей. Ей хочется убивать, убивать за двоих. Необходим резкий звук, звенящий и беспощадный. Пусть что-то разобьется. Пусть взорвутся лампы. Если правосудия не существует, то есть звук правосудия – выстрел пистолета, оглушающий хлопок свинца в груди предателя. Женщина допивает черный чай, встает из-за стола и выходит на улицу. Она помнит, что в школе часто забывала ставить точки в конце предложения и не понимала, почему учительница по русскому языку ее за это ругала. Теперь она поняла, что такое настоящая точка, когда обратного пути нет, а новая жизнь хочет начаться с красной строки, но не решается соскользнуть с обрыва законченной мысли. Ей больно, на глаза просятся слезы, в горле набухает горечь, лицо видоизменяет страдание. Как же она позволила себе оказаться у истоков жизни такой уязвимой и страдающей? Ах да, Иисус был тоже рожден в хлеву не от того, кого любила Мария. Весь мир знает эту историю, но когда с тобой случается что-то похожее, боль становится тщеславной и тебе кажется, что такой несчастной можешь быть только ты. Ей нужен совет, нужен священник. Нужно спешить домой, искать новую работу. Делать аборт? А что скажет девочка? А что скажет женщина, если девочке сказать нечего? Что скажет эта улица, эти мерцающие окна незнакомых домов, эти птицы?

Сечение. Сечение. Сечение чувств. Женщина шагает по бульвару на остановку общественного транспорта, где вскоре ей будут уступать место, а иногда удерживать центр тяжести в нижней части живота, пытаясь сделать вид, что беременной садиться не обязательно. Она попадет в категорию нуждающихся, но могущественных женщин, дающих продолжение жизни в святой преемственности неизвиняющегося чадородия. Льготы, гормональные вол(й)ны, психика вывинчивается небезопасным будущим. Женщина выходит к берегу моря. Впереди сотни тысяч кораблей с мертвецами в лохмотьях. Мертвецы плачут и зовут ее по имени. Море становится гранатового цвета и закипает. Корабли начинают тонуть с миллионами мертвецов. Облака закругляются и охристыми мазками суживаются в концы завязывающихся начал и истончающихся времен. Солнцестояние безжалостно длит казнь безымянных мертвецов. Саша, Коля, Дима, Антон, Сережа, Володя, Леша, Стас, Петя, Жора, Гоша, Костя, Женя, Витя, Миша, Аркаша, Ваня. Арина, Даша, Женя, Саша, Маша, Галя, Лена, Лера, Ира, Люся, Зина, Наташа, Рита, Валя, Вера, Надя, Люба. Сечение, сечение, сечение чувств. Береговая линия как фронт, отделяющий женщину на остановке и миллионы абортированных людей, убитых началом, финалом могучего страха перед ними – рвущимся к нам, живым, на берег. Их так много, как что не видно гранатового моря, закипающего от боли этой женщины. Мы палачи, стоящие здесь, на остановке, покупающие кофе, выгуливающие собак, заключающие сделки, поднимающие тосты, закрывающие глаза, открывающие бутылку, стирающие скатерти, целующие смерть и обманывающие свет. Саша, Коля, Дима, Антон, Сережа, Володя, Леша, Стас, Петя, Жора, Гоша, Костя, Женя, Витя, Миша, Аркаша, Ваня. Арина, Даша, Женя, Саша, Маша, Галя, Лена, Лера, Ира, Люся, Зина, Наташа, Рита, Валя, Вера, Надя, Люба. Корабли. Жестокость. Выбор. Потоп. Последствия. Успех. Обман. Чернота. Черный чай. Черный человек. Черный мир. Черная любовь. Черное счастье. Черные дети. Черное ничтожество. Черные знания. Черное, черное, черное сечение чувств.

Женщина стала мужчиной. Мужчина стал женщиной. Дитя стало ребенком. Ребенок стал морем. Море превратилось в линию. А линия распалась на слонов, бегущих от выстрелов, и хрустящие кости деревьев, которые сминает бульдозер. Боже, что у нас на уме? Что я чувствую? Стремление мое закольцеловалось, затмилось днем, затихло вечером, засыпано ночью. Для чего я существую? Буря пугающих мыслей окутала разум девочки, а женщина это почувствовала. Она будет любить, вырастет очаровательной и нерешительной, прыгающей и стареющей, гибельно прекрасной, непогрешимой в безвозвратности проигрыша официантки, носящей поднос с едой перед тяжелым будущим, наваливающимся и давящим ей на живот. В животе тяжесть, в животе радость, в животе опыт, в животе выбор. Спасти мертвеца с корабля. Бежать от моря мертвецов по лунной тропе к звездам. На остановку подошел синий автобус. Отсутствующая женщина начала присутствовать в общественном транспорте. Ее живот хранил жизнь. Он был округлым как глобус, как магический шар, как знак неприкасаемой формы и пропорциональное идеалу совершенство. Она совершенна, здесь и сейчас. У нее был секс, у нее были чувства, у нее была работа. Она женщина, а все остальные пассажиры. Это она управляет синим автобусом, открывает и закрывает двери. Остановки будут объявлены ее голосом, мутным и завораживающим, похотливым, грохочущим, сбежавшим звуком из под ножа мясника в абортарии. Учеба, планы, политика, газетные заголовки ее имени, падающие статуи ее врагов, облитые помоями. Я рожу, это моя девочка, моя. Сечение, сечение, сечение волокон и волос, и чувств, и зрения, хватающего свет дневной, когда колосятся ресницы маленькой девочки под солнечным золотом, преподнесенным таинственными волхвами (соседями по подъезду) в ее спальню. Ремонт, новая жизнь, я справлюсь. Следующая моя. Мы выходим.

Глава 2. Тяжелые пакеты.

На улице играл седовласый пианист. Он был абсолютно голым. Его шея была плотно обвита питоном. Музыка была желанной, льющейся, пьянящей сознание 40-летней женщины, которая шла с тяжелыми сумками из супермаркета домой. Она остановилась возле пианиста, посмотрела на него, не отдавая себе отчета в том, что в тот же самый момент остановки сердца, в него влюбилась. Гипнотизирующий питон заговорил с ней на иврите и предложил ей съесть запретный плод любви, залезть в кокон наготы без страха и стыда, вспомнить все. Зрачки ее вспыхнули, из глаз упало пламя вожделения. Улица воспламенилась. Она плавно опустила пакеты с едой на горящую землю и начала медленно раздеваться. Музыка лилась, мужчина упоенно играл мелодии, которые невозможно было услышать, потому что они огибали разум и вязали гнездо будущего прямо в ее раскрытой, благоухающей счастьем груди. Питон шипел и грациозно скользил по телу харизматичного пианиста. Змей владел моментом, извивающимся как нестерпимо жуткие мелодии. Женщина залезла на пианино и легла, раскрыв тайну перед проникающим звуком откровений властьимеющего мастера. Ее тайна была пещерной, готовой извергнуться райским золотом и затопить в наслаждении целый квартал. Ей нравилось то, как мужчина управлял своим инструментом. Она не могла оторвать глаз. Она хотела его. Это было просто знакомство на улице. Из колонки, висящей на музыкальном магазине лилась клавишная партия симфонии Шостаковича. Она шла домой с большими пакетами в руках. На встречу ей шел мужчина, во взгляде и манерах которого ощущалась взрослая харизма, распущенный шарм, безосновательный магнетизм. Предложив ей помощь, донести сумки до квартиры, она дала согласие нырнуть в болотистую чащу его зеленых как кожа змеи глаз. В его предложении чувствовался подтекст, непрерывная воля непроявленного. Что-то случалось в этот момент между ними, что-то решалось на уровне запаха, рвения догадок, ловкой недосказанности, прячущегося желания. Женщина знала, что он сойдет с корабля на берег и у них будет секс, будет все. Она стояла, застыв в согласии, видя этого мужчину как старого пианиста с питоном на шее, создающего музыку ее искушения и противостояния возрасту. От него идет секс и она чувствует это, а кроме того сумки действительно тяжелы, а помимо этого, ей одиноко, а еще он недурен собой и сегодня пятница, так что все совпало и спасибо, Вселенная.

Читать дальше