Александр Бронников - Путь скорби (Via Dolorosa)

Дом он так и не стал отстраивать, переселился с Марфушой к деду с бабушкой, места всем хватило, только отца больше у Марфуши как бы и не стало. Рано, ещё до бабушки, встанет утром агроном, заведёт себе чай, посидит в тикающей ходиками тишине кухни и уйдёт в поля или в контору. А приходит затемно, изредка зайдёт к дочери, поцелует спящего ребёнка и уходит к себе. Так и не пережил агроном своей утраты, не изжил, так и осталась она у него в сердце ворочаться, скрести острыми краями, в кровь раздирая нутро.

С тех самых пор родителями для Марфуши стали дедушка Григорий и бабушка Матрёна.

С началом войны, в первый же день, только-только отзвучал голос Молотова, как отец Марфуши собрался и не по-похожему на него многословно простился со всеми. Обнял заплакавшую дочь, крепко-крепко, словно хотел совсем сжать её, вобрать в себя или не отпускать больше никогда, поцеловал в заплаканные глаза и ушёл.

Как только появлялась возможность, Марфуша бежала на почту справляться о письмах, но ничего для неё у почтальона не было. Оставалось теперь только смотреть в пустоту чёрной тарелки репродуктора, слушать, ждать, и представлять себе, каково там, в городах и сёлах, которые снова и снова накрывает грязно-серая волна фашисткой оккупации.

Передав свой груз, «Заяц», резво взбивая речную гладь, бежал к дому. Там будет небольшая стоянка, и снова отправляться в путь. Было приятно и гордо чувствовать свою нужность, свою работу в бешенном котле войны, где путь к победе зависел от каждого и от тебя в том числе.

Марфуша зажмурилась от удовольствия, подставляя лицо тёплому вечернему ветерку. Солнце садилось за горизонт, медленно и величественно опуская своё пылающее тело в мерно текущие воды Волги. Сейчас всё вокруг было похоже на сказочную быль, на приятный лёгкий сон, от которого не хочется просыпаться. И эта спокойна речная гладь могучей реки, и этот раскалённый шар заходящей звезды. Вот-вот он коснётся воды, и та зашипит, остужая тысячелетний пожар, и остудит, и примет в себя, и свет уйдёт, и мир погрузится в ночь сновидений и таинства. Чья-то рука коснулась пальцев девушки, сжимающих леер. Приоткрыв один глаз, Марфуша увидела, что рядом с ней стоит Гришка, он очень старался держаться непринуждённо, но видно было, что ему не по себе, и ему стоит огромного труда не засмущаться и не уйти. Марфуша с интересом наблюдала за действиями молодого человека, она знала, как он теряется в её присутствии, как краснеет, начинает терять слова. Дразнить влюблённого в неё юношу казалось ей очень забавным. В какой-то мере она была даже рада, что Гришка так к ней относится, льстила ей и его избыточная внимательность. Она даже немного жалела его, такого нескладного, нерешительного, но всё же нисколько не представляла себе, что сможет ответить на его чувства.

Гришка немного помялся, но всё не решался что-то сказать, как бы невзначай дотронувшись до руки девушки, он не осмеливался снова подвинуться, чтобы коснуться её, а ему этого очень хотелось. Он чувствовал, что молчание затянулось, и он должен что-то сказать, что-то сделать, чтобы не выглядеть дураком, каким он начинал себя чувствовать. И вдруг неожиданно даже для самого себя он повернулся и поцеловал Марфушу в щёку. Сам не ожидая от себя такой смелости, Гришка испугался сделанного, съёжился, спрятал голову в плечи, словно ожидая, что его сейчас ударят.

Во время этого неожиданного поцелуя голубые глаза Марфуши широко распахнулись в немом изумлении. Вот уж от кого она не могла ждать подобной смелости, так это от Гришки, но сейчас после поцелуя она почувствовала какой-то тёплый ком в груди, словно к ней прижался маленький котёнок и щекочет её своей мягкой шёрсткой.

– Ты чего это? – изумление ещё не прошло, и голос Марфуши звучал низко и хрипловато.

Гриша ещё сильнее вжал голову в плечи, нахохлился, и ответил:

– Очень поцеловать тебя захотелось, очень ты красивая, Марфуша.

Девушка откинула со лба прядь золотистых с рыжеватым отливом волос и уже насмешливо заметила:

– А я тебе не разрешала! Мало ли чего тебе захотелось. Нет тебе никакого позволения меня целовать.

«Меня целовать» – эти слова прозвучали так интересно, так волнующе, что Марфуше захотелось сказать их снова. Но она не могла найти подходящего повода и тогда сердито топнула ножкой и сказала:

– Не разрешаю меня целовать, ишь чего удумал! Целоваться!

Юноша совсем перепугался, в его воображении на гневные крики Марфушки уже спешил её дед, и вот он уже непременно суёт Гришке кулаком в лицо и, обязательно схватив за ногу, швыряет за борт. А в это время весь экипаж, выбежав на палубу, смеётся и потешается над незадачливым юношей.

– Прости, пожалуйста! – голос Гришки был еле слышен, он низко опустил голову и чуть не плакал.

Взглянув на этого скрутившегося в комок, объятого ужасом парня, Марфуша вдруг почувствовала острую жалость к Гришке и стыд за такое своё поведение. Она протянула руку и пригладила вечно непослушный вихор на голове Гришки.

– Ладно, – сказала она почти ласково. – Ты меня тоже извини, не нужно было на тебя набрасываться. Но целовать меня без разрешения не смей! И других тоже, понял?

Гришка, до глубины души поражённый такой резкой сменой поведения и неожиданной лаской, быстро закачал головой.

– Х-х-хорошо, Марфуша! Не буду.

Девушка снова повернулась к реке и, зажмурившись, сказала:

– Хорошо-то как!

«Заяц» слегка накренился, пароход менял курс, на ночь нужно было ставиться на стоянку. Впереди у берега уже расположились несколько судов. Берег был пологий хороший, и баржи выстроились в два ряда, буксиры прижались ближе к берегу, кто-то уже спешил по сходням почувствовать под ногами твёрдую землю. Слышался далёкий людской говор, детский смех и плач, залаяла собака. Марфуша обрадовалась, собака водилась только на одном судне, на буксире «Пролетарий» у капитана Семёнова. Это был пёс Скрепка, несмотря на грозный вид, был весёлый и добродушный, он отличался явной склонностью к корабельной жизни и никогда не упускал случая покачаться с любимым своим хозяином на волнах. Они с Марфушей поладили с первой встречи, пёс обнюхал протянутую руку девушки и сразу признал в ней, если не равную своему хозяину, то весьма близкую к этому. Марфуша уже представила себе, как они со Скрепкой, будут бегать по берегу и веселить многочисленных детишек, которых выгружали на берег.

Немного оправившись от случившегося с ним, Гриша приосанился и уже почти не дрожавшим голосом сказал деловито:

– Сейчас швартоваться будем, пойду, пожалуй, а то капитан хватится.

Марфуша насмешливо покосилась на молодого человека и сказала:

– Конечно иди, без тебя не справятся.

Гришка неопределённо дёрнул плечами и уже совсем было собрался уходить, как вдруг внимание его привлек необычный отблеск в закатном солнце. Сначала один, потом второй, потом третий.