Евгений Реш - Страницы умерших людей

«Практикующий психолог» – написано на моей странице.

«Настоящий специалист своего дела» – говорится там.

Множество восторженных отзывов и куча подписчиков.

Теперь этого достаточно, чтобы, не имея среднего образования, зарабатывать деньги.

Стена моего кабинета увешана купленными дипломами и сертификатами.

На моем сайте несколько тысяч посещений каждый день.

В моем почтовом ящике множество писем с благодарностью и дополнительными пожертвованиями.

Но, конечно, бывают и недовольные клиенты.

– Вы, черт возьми, довели его до еще большей депрессии, – сказали как-то родственники одного из клиентов. – Теперь он вынужден сидеть на таблетках!

На самом деле, я еще на сеансе советовал ему пройти курс лечения у психиатра. Даже сказал об этом этим его родственникам и порекомендовал принудительное лечение, если потребуется. Тогда они послали меня ко всем чертям.

Когда человек пытается мне доказать, что умеет летать, то это уже не в моей компетенции – это уже клинический случай.

Разобрав письма и назначив консультации на несколько дней вперед, я возвращаюсь к еще одному неоконченному делу.

Я открываю страницу Эрика.

Нужно кое-что проверить.

«Был в сети пятого сентября».

Это последнее действие, которое он совершил в мире социальных сетей.

Прошло уже около месяца с тех пор, как он умер, но его страница продолжает существовать. Если никто не позаботится об этом, то она так и будет вечным напоминанием о нем. Многие даже не заметят этого. А если и заметят, то постараются как можно скорее убрать любое напоминание о нем.

Я же поступлю иначе. Я добавлю его в свои закладки и буду время от времени навещать.

Кладбище, состоящее из страниц умерших людей, и я – его единственный владелец.

Множество надгробий с памятной фотографией и краткой биографической сводкой. С разными, возможно, лучшими моментами из их жизни.

Все они тут. Никто не забыт.

На стене – сообщения, оставленные друзьями и знакомыми:

«Я до сих пор не могу поверить, что это случилось».

«Ты навсегда в нашей памяти и в сердцах».

Из всех сообщений подобного содержания большинство скопированы друг у друга. Из всех людей, написавших это, лишь малая часть верит своим словам.

Я захожу на страницы происшествий и просматриваю новости.

«На севере страны в страшном ДТП

погибла компания молодых людей».

Ссылки на их страницы тут же.

Все они в несколько кликов отправляются в мои владения, где насчитывается уже 538 страниц разных людей.

Все стало слишком легко.

Утренние часы посещения сегодня начнутся в 8:30 и продлятся до 11:00, а так как мне еще нужно успеть к 10:30 на консультацию, то ровно в половину девятого я уже стою у регистратуры.

В открывшееся окошко выглядывает тучная женщина. Она враждебно смотрит на меня и уточняет цель моего визита.

Я сообщаю ей, что пришел кое-кого навестить.

Она спрашивает, родственник ли я.

– Нет, я друг, – отвечаю я и, немного подумав, добавляю: – Лучший.

Она недоверчиво смотрит на меня, копаясь в своих бумагах. Вскоре она достает пожелтевший листок.

– Заполняйте, – она кладет передо мной листок с ручкой. – Вот тут дата и роспись, – тыча пальцем, она указывает на пустое место в углу листа.

Из окошка доносится спертый запах макулатуры и старой мебели.

Я начинаю заполнять листок, но тут же слышу от нее недовольный возглас:

– Отойдите от окна, видите же, что за вами очередь!

Сделав шаг в сторону, я пропускаю столпившихся за мной людей.

Проблема таких бланков в том, что они требуют от тебя слишком много лишней информации. Пропустив двух человек, я снова возвращаюсь к окошку.

Женщина выдергивает из моих рук листок и кидает его под стол.

– Четвертый этаж, левое крыло, – проговаривает она словно скороговорку.

Плотно закрыв за собой дверь палаты, я осматриваюсь по сторонам. Ветхая мебель беспорядочно расставлена по периметру комнаты, будто ее только что вынесли из антикварного магазина.

Возле одной из стен стоит кровать, на которой лежит Дима. Аппарат издает сигналы в такт его пульсу, лениво сообщая окружающим, что пациент все еще жив.

Он выглядит сильно похудевшим и бледным.

В палате пахнет застарелым лаком и хлоркой, отчего становится тошно. Я направляюсь к окну, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Рассохшаяся рама открывается только с третьего рывка, сразу же наполняя комнату кислородом.

От сквозняка дверь распахивается, и куча бумаг, лежащих на одном из антикварных комодов, разлетается по всему полу. Проходящая мимо медсестра с криками забегает в комнату и бежит к окну.

– Что вы делаете?! – восклицает она.

– Я решил, что свежий воздух пойдет больному на пользу.

– Для того чтобы принимать такие решения, есть врач, – говорит она, сдвинув брови. – Не нарушайте правила посещения, если хотите тут находиться, – она смотрит на меня сквозь очки. В ее взгляде напущенная строгость.

Я улыбаюсь и говорю, что все понял.

Осмотревшись, она принимается собирать лежащие на полу листы.

Я спрашиваю, кто лечащий врач Димы.

Она уверяет, что он первоклассный специалист.

Я уточняю, что меня интересует имя врача, и объясняю, что хотел бы побеседовать с ним. Я помогаю собрать ей остатки листков, на которых что-то написано корявым почерком.

Я спрашиваю, для чего это.

– Это история болезни! – ее бровь от возмущения вскакивает изогнутой линией над очками. – Вы что, совсем ничего не понимаете?

Ее бровь все еще нервно подергивается, когда я отдаю последние листы, поднятые с пола. После чего она, забрав их все, выходит из палаты, хлопнув за собой дверью.

Я беру стул, стоящий возле двери, и ставлю его напротив кровати.

Я смотрю на Джея – привык называть его именно так. По-моему, его настоящее имя осталось где-то за стенами школы, в то время как он отправился высоко-высоко.

До самых небес.

Или в бездну.

Он играл на барабанах в одной не очень известной рок-группе. И играл, надо признать, просто гениально.

Сейчас, сидя в этом пропитанном хлоркой и инфекциями притоне человеческих страданий, я вижу исход того перелома в человеческом сознании. Тот самый момент, когда человек понимает, что все катится к чертям и обратной перемотки уже не будет. Это здорово бьет под дых, конечно. Первое время он еще пытается делать вид, что все в порядке, но вскоре уже сам понимает, что попал в знатную передрягу. Именно в такой момент он наконец осознает, что наркотики и алкоголь не были выходом.

Оставшись наедине с Джеем, я замечаю, как сильно он изменился, как усохло его тело. Кажется, что если накрыть его с головой, то он и вовсе растворится. К его вене тянется тонкая струйка из капельницы. При виде ее меня непроизвольно передергивает, и я перевожу взгляд на стену, где только сейчас замечаю картину – собаку, сидящую на пирамиде.