Елена Долгополова - Какая же ты бездна – человек!

Конечно, он понимал, что зять просто мелочный и зловредный тип, но считал, что это именно его, Отахона, вина, это он недоглядел и выдал дочь за такого мерзавца. А теперь уже ничего не попишешь: у них дети, им нужен отец, не лишать же детей отца из-за того, что он терпеть не может их деда! Вот Отахон и говорил всем интересующимся, что просто ждет автобуса. Как правило, после этого его оставляли в покое. И только раз эта отговорка не сработала, когда однажды, в конце холодного весеннего дня, на остановке появился седой, но крепкий на вид человек в потрепанной одежде и подсел к Отахону.

– Чего высиживаешь, отец?

– Автобус жду, – привычно ответил Отахон, ожидая, что незнакомец тут же потеряет к нему интерес, но тот вдруг усмехнулся:

– Как же, автобус! На таком-то ветру и уже три часа? – он покачал головой и решительно закончил: – Ты это бабушке своей расскажи!

Так он познакомился с Дядьсашей.

Это была странная, но очень приятная для обоих дружба. Дядьсаша любил поговорить, и после многих лет одинокой и молчаливой жизни Отахон впервые нашел человека, с которым было интересно беседовать, а еще интереснее – слушать его. Диапазон знаний Дядьсаши казался необъятным: он мог легко, свободно и красиво рассуждать на самые разные темы. Манера речи, аргументация, умение с достоинством завершить тему – все это говорило о том, что он привык выступать перед аудиторией, и, слушая его, Отахон размышлял, какие изгибы судьбы привели такого человека на улицу. Но тут же про себя горько усмехался: а разве сам он планировал провести почетную старость на автобусной остановке? Он ведь тоже когда-то имел высшее техническое образование, интересную работу, был уверен, что будет собирать за большим столом детей и внуков, а в старости греться у их очага, а теперь… э-эх! Старшая дочь и сын давно живут с семьями в другой стране, изредка присылают деньги, звонят, но приезжать не собираются. А младшая дочь – тут все еще печальнее, – она вроде рядом, но на самом деле между ней и отцом тысячи парсеков космического безвоздушного пространства. Отахон только вздыхал, думая о ней. Конечно, можно было бы стукнуть кулаком по столу и заявить свои права на дом, потребовать, чтобы с ним считались, но что это даст? Разве его будут любить за это? А открытой ненависти его сердце не выдержит, его и так тяжело ранят презрительные взгляды зятя. Уж лучше сидеть целыми днями на остановке, чем сталкиваться с такой злобой в собственном доме.

Дядьсаша тоже частенько просиживал дни на остановке, иной раз даже оставался ночевать в подъезде ближайшего дома. По одному его виду, Отахон научился определять, пьян Дядьсаша или нет. Пьяным он был весел и добр, а в трезвом состоянии становился ехидным, то и дело комментировал поступки прохожих, иногда даже задирал их. Отахон не одобрял такого поведения Дядьсаши, но от критики воздерживался, понимая, что отравленная несправедливостью жизнь нуждается в противоядии, и у каждого оно свое.

Иногда Дядьсаша пропадал на несколько дней, и Отахон, как и прежде, коротал дни, разглядывая прохожих и наблюдая за суетливым муравейником школы через дорогу.

Неугомонные школьники носились, играли, ели, ссорились, мирились, и, глядя на них, Отахон улыбался, чувствуя, как его постаревшее тело заряжается, как от батарейки, бесконечной энергией этих молодых созданий. Для Отахона это был живой театр с однообразным ежедневным репертуаром, и он уже привык ко всем его действующим лицам: узнавал школьников, учителей, родителей, охрану. Только один человек выбивался из общего сценария – странный тип, шатающийся возле школы.

Этот тип не нравился Отахону. Уж очень напоминал его зятя, скользкого гаденыша с тусклым масляным взглядом. Тип постоянно вертелся возле детей, но, в отличие от родителей, никогда никого не забирал. Он ни с кем не разговаривал и никого не выделял, но, бывало, что заскучавший Отахон замечал со своего наблюдательного пункта, как скользкий тип провожает липким взглядом какого-нибудь мальчишку, и его губы оттягиваются вниз, как будто рот наполнен жидкостью и она вот-вот прольется потоком слюней на одежду.

Но ничего не происходило, постепенно глаза и рот скользкого типа возвращались в прежнее состояние, и он тихо исчезал из поля зрения. Но через несколько дней возвращался и снова слонялся возле ограды.

Отахон не вмешивался, но в душе недоумевал. Глаза типа ему совсем не нравились, но разве можно обвинить человека в том, что у него нехорошие глаза? Это же несерьезно. Мало ли у кого какие глаза. Вот у самого Отахона глаза не бог весть какие, а летом он и вовсе похож на мумию какого-нибудь забытого египетского фараона, но это же ничего не значит.

Дядьсаша был более категоричен.

– Педофил, – сразу заявил он, когда однажды Отахон поделился с ним своими наблюдениями. – Неспроста он сюда зачастил, присматривает себе кого-то.

Отахон изумленно заморгал.

– Зачем?

Дядьсаша рассмеялся, жестко, со злобой:

– Да уж не в домино поиграть! Сейчас много всяких уродов развелось, ничего они не боятся.

– Не может быть, – усомнился Отахон. – Да и почему именно здесь? Это дорогая школа, вон охрана стоит на воротах, кто ему разрешит забрать ребенка?

– Вот ты, отец, старый, а такой глупый, – Дядьсаша с жалостью покачал головой. – Он разрешения спрашивать не собирается.

– Нехорошо, – пробормотал Отахон, чувствуя неприятное чувство в желудке, как будто съел что-то протухшее. – Нехорошо это, Дядьсаша.

Дядьсаша только фыркнул:

– А кто говорит, что хорошо? Плохо, конечно, только нас с тобой это вообще не касается. Вот охрана стоит, пусть у них голова болит. Или пусть их родители этим вопросом занимаются.

И он кивком показал на губастых белокожих мамаш, которые с важностью выгружали своих детей из дорогих иномарок.

– Ты только посмотри на них! Они нас за людей не считают, а ты еще за детей их переживаешь! Вот вырастут эти детки и тоже будут простых дураков, вроде нас с тобой, давить и обворовывать!

Дядьсаша еще долго ораторствовал, а Отахон ему не возражал. В конце концов, Дядьсаша прав: не их это дело. У школы есть охрана, здесь полно людей, да и дети все время на виду, никакой извращенец к ним и близко не подберется.

А через несколько дней Отахону и вовсе стало не до скользкого типа: началось обострение хронической болезни – сильно разболелась левая нога. Он старался незаметно массировать ее, сидя на остановке, но по опыту знал, что это не поможет: нужны лекарства, а денег купить их у Отахона не было. От долгого сидения нога затекала, и ему приходилось, превозмогая боль, вставать и ходить по остановке.

Пришедший с утра трезвым Дядьсаша мрачно взирал на перемещения Отахона.

Читать дальше