Елена Долгополова - Какая же ты бездна – человек!

– Делать тебе нечего, – Дядьсаша осуждающе покачал головой. – Да и я, старый дурак, за тобой потащился.

– Ты не дурак, Дядьсаша, – улыбнулся Отахон. – Ты хороший человек. Оно и видно, какие мы с тобой хорошие – на остановке кукуем. Дураки мы оба, а ты еще и хромой в придачу, – ворчал Дядьсаша, разворачивая пакет с лекарствами. – Пей свои таблетки, старый дуралей! Если б знал, купил бы таблетки не для ноги, а для твоей башки, она у тебя совсем бестолковая.

Отахон с легким сердцем слушал брюзжание Дядьсаши. Он видел, как за мальчиком, наконец, приехала машина, и холеная мамаша целовала и усаживала свое чадо на заднее сиденье.

Дядьсаша тоже заметил машину.

– Ну наконец-то! – он присел рядом с Отахоном. – Приехала бы она вовремя, не было бы у нас забот. Хотя, – Дядьсаша махнул рукой, – кто его знает, может, в следующий раз никого рядом и не окажется.

– Окажется, – заверил его Отахон, запивая таблетки водой. – Мы-то пока тут.

– Ну да, хромоногая гвардия всегда в строю, – засмеялся Дядьсаша.

Отахон тоже посмеялся, представив, как он, хромая, вышагивает у школьной ограды, присматривая за шустрыми школьниками.

Все еще улыбаясь, они проводили взглядами отъезжающую машину. Отахон даже помахал малышу рукой, и мальчик без колебаний весело помахал в ответ.

А женщина, заметив, кому сын машет, скользнув брезгливым взглядом по двум потрепанным старикам на остановке, начала выговаривать ребенку:

– Сколько раз можно говорить: нельзя с чужими так себя вести! Чего ты всяким бомжам руками машешь, хочешь, чтобы они тебя с собой утащили?

Говорят, что земля слухами полнится. Вот и до музыкального театра небольшого провинциального городка донёсся слух о странностях нового дирижёра Стива Якоби, приезда которого оркестранты ожидали с минуты на минуту.

– Директор просил отнестись к Стиву с пониманием и помочь ему быстро освоиться в нашем коллективе, – произнёс первый скрипач Алекс, выходя из-за кулис на сцену, где уже расположились в полном составе оркестранты.

– Говорят, он с головой не дружит, – заметил альтист Андрей, любитель посплетничать обо всех знакомых и незнакомых ему людях.

– Говорят, что и кур доят, – грубо оборвал его контрабасист Энтони.

– Поживём – увидим, – примирительно произнёс Алекс.

– Жаль, что не все могут терпеливо ждать или молча догонять, – как бы вскользь обронил старый флейтист Густав.

Но Андрей понял, что это камешек в его огород, и покраснел. С Густавом никто никогда не спорил, потому что тот говорил редко и мало, но всегда по сути проблемы. Но на сей раз старик изменил себе, и речь его была на порядок длиннее обычных высказываний.

– Бог дал человеку голос, чтобы тот смог выразить им душевные переживания. Но, как вам известно, звук можно переводить в символы, а потом из символов извлекать его обратно. И от того, как вы сможете извлечь звук, зависит, какая будет произведена музыка. Вот почему общение через дирижёра подразумевает родство душ. Самый лучший результат этого общения – возможность услышать в музыке неслышанное. Вероятнее всего, Стив пока не нашёл оркестра, с которым бы смог слиться воедино.

Слова Густава заставили покраснеть не только Андрея, но и других оркестрантов, которые в душе поддерживали гитариста, но вслух не высказывались.

– Лучше приготовьте ноты, – заметил Алекс. – Директор рекомендует Венгерский танец номер пять – любимое произведение Стива Якоби.

– Я где-то читал, что этот танец Брамса использовался властями для вербовки людей в солдаты, – заметил Карл, по прозвищу «многостаночник», так как играл на нескольких музыкальных инструментах: литаврах, треугольнике, колокольчиках, бубне и кастаньетах.

– Значит, новый дирижёр хочет завербовать нас в свою армию. Я думаю, на его месте так поступил бы каждый. Разве не так? – с этими словами Энтони обратился к сидящим рядом с ним альтистам.

Но ответа на свой вопрос не услышал. Так как…

– А вот и дирижёр, – произнёс Андрей, первым заметивший высокую сухопарую фигуру уже немолодого мужчины, выходящего из-за кулис на сцену.

«От директора идёт, – промелькнула мысль в его голове. – Наверняка получил от начальства инструкции насчёт нас».

«Фи! Какой неприятный тип! – подумала вторая скрипачка Луиза, оглядев с головы до ног Стива Якоби. – Немудрено, что с такой внешностью он нигде долго не задерживается».

«И чего на мужика нападают? – мысленно задал себе вопрос Густав. – Мне так он понравился. Ничего лишнего ни в лице, ни в фигуре».

– Здравствуйте! – произнёс Энтони и с улыбкой поклонился дирижёру. – Меня зовут Энтони. Я – контрабасист.

Слова Энтони и его улыбка вмиг разрядили возникшее было напряжение. Стив это почувствовал кожей и с облегчением вздохнул. Он вспомнил слова напутствия своего единственного друга Роберта, слепого от рождения, которые тот произнёс перед отъездом Стива к новому месту работы: «Я думаю, что на этот раз тебе повезёт, и ты найдёшь то, что ищешь уже много лет». «Почему ты так думаешь?» – удивился Стив. «Я же ясновидящий», – пошутил тогда Роберт.

Дирижёр тряхнул головой, и воспоминания спрятались в лабиринте памяти.

– А я ваш новый дирижёр. Меня зовут Стивом Якоби. В неофициальной обстановке можете звать меня просто по имени, – скупо представил себя Стив.

Впрочем, никто и не ожидал от него биографических данных. Для этого есть отдел кадров, где работает премиленькая Розалия, у которой за шоколадку можно выудить все сведения об интересующем вас субъекте. Об этом подумали, не сговариваясь, все незамужние женщины-оркестрантки. А их оказалось – ни много ни мало – пятеро.

Оркестр, которым предстояло руководить новому дирижёру, был малого состава, численностью всего сорок восемь человек. Для небольшого провинциального городка существование полномасштабного оркестра экономически нецелесообразно. Но ведь не зря же сказано: «Как велика порою малость, и как великое мало». Всё познаётся в сравнении.

Поэтому знакомство с музыкантами заняло не так много времени.

Дирижёр обвёл всех присутствующих внимательным взглядом, словно примеряясь, стоит ли поручать им решение сложной задачи.

– А теперь двести тактов тишины, – произнёс Стив Якоби и взмахнул дирижёрской палочкой.

Недоумение, помноженное на безмолвие, вызвала у оркестрантов команда дирижёра. Никто из них прежде не играл тишину такого объёма. Поэтому все замерли и про себя стали считать такты. Конечно, шагами считать легче. Один такт – один шаг. Но для этого надо было покинуть своё место и шагать по сцене. Какая уж тут тишина! Она не будет похожа на застывшую музыку.