Елена Долгополова - Какая же ты бездна – человек!

Сегодня Федя узнал, что такое «тоталитаризм», «диктатура», «крышу снесло от власти». И ещё узнал, кто такие Шарлотта Корде и Фанни Каплан. «Двойка!», – подумал Федя и помчался в каюту Историка.

***

Двойка лежала в луже крови. Историк рассматривал пистолет в своей руке. «Вальтер П38, девять миллиметров, восемь патронов», – совершенно чётко вспомнил Федя.

– Зачем? – спросил Федя.

– Прикинь, зарезать меня хотела, – спокойно ответил Историк. – Вон ножик валяется.

– Двойка просто хотела выяснить… – голос Феди дрожал, а кулаки сжимались.

– Отношения! – насмешливо подсказал Историк.

Трое смотрителей за ноги, за руки уволокли Двойку. Федя всё смотрел на большое пятно крови, пропитавшей нарядный ковёр. Историк сунул ему стаканчик.

– А ну, выпей, – приказал он.

Федя выпил. И вспомнил, что такое коньяк. В голове зашумело, стало спокойно и тепло. А Историк, ласково заглядывая в глаза, всё рассказывал, рассказывал:

– Планета. Сечёшь, точковщик? Прямо по курсу. Очень клёвая планета. Вчера результаты сканирования поступили. Рай, а не планета. Возможно, это и есть цель нашей экспедиции.

– Ты поэтому рубку изолировал, охрану поставил, – язык у Феди слегка заплетался, – чтобы никто, кроме тебя… А врал, что спектроскоп упёрли.

– Врал. А как же?! Кто владеет информацией, тот, знаешь ли…

– Знаю.

– Вот и не выёживайся. Через пару дней мы приблизимся. И тогда двести человек сядут в посадочный модуль и полетят на планету. Синтезаторы жрачки, лекарства и оружие уже погрузили. Один мой человечек очень кстати арсенал нашёл.

– Двести? Это твои гвардейцы?

– И примерно половина народа из первых партий пробудившихся. Те, кто более-менее овладел хоть какой-то специальностью, у кого память не до конца отшибло. Полезные люди – не балласт. Васька Бонапарт – механик, Коля Чайковский – медик, Джон Ленин – электрик. И ты – счетовод, и Двойка должна была. А она на меня с ножиком… Дура! Вас поэтому и не было в списках экипажа. Я это всё придумал чисто, чтоб народ от сборов отвлечь, чтоб незаметно слинять получилось. А там заживём. Целая планета наша!

– Так надо сажать корабль, зачем драпать? Планеты на всех хватит.

– Очень легкомысленно рассуждаешь, честное слово. Не понимаешь сложности ситуации. Это пока мы в уважухе, потому что первыми проснулись. А когда к этим вонючкам память вернётся и они скажут: «Я президент»; «А я генерал»; «А я вообще капитан этого корыта»; «Аллё, это я здесь командир!» – что тогда? Гробы кончатся, ты совсем никому не нужен будешь. И я. Очень я этого не хочу и, прямо скажу, опасаюсь.

– Нет, – сказал Федя. – Ты не этого боишься. Ты боишься, что они вспомнят, кто ты. Так боишься, что готов бросить на произвол судьбы тысячи людей, лишённых памяти.

– Давай без понтов, умоляю. В конце концов, цель оправдывает средства.

– А точковать? Кто вместо меня точковать останется? Ты же сам мне лапшу вешал, что это важно, что учёт является важнейшим условием борьбы с хаосом, что только так мы сможем обеспечить планомерное распределение и контроль.

– Да это не твоя уже забота, – Историк раздражённо сунул пистолет в карман. – Как-нибудь справятся. Мы же справились? А ведь тоже ничего не понимали.

– Нам очень повезло, нам сильно помог Большой Мозг. Но теперь он при смерти. Если с корабля уйдут самые активные, те, кто почти полностью восстановился после контузии, наступит вот это самое. Ну, хаос там всякий и вообще.

– «Вообще, вообще», – передразнил Историк. – Ничего страшного с ними не будет. Иди собирайся, у нас мало времени.

И Федя пошёл. Только спросил напоследок:

– Ты говоришь, что и Двойку тоже хотел на планету взять. Но ведь у неё не было специальности, она так и не вспомнила.

– Дурак. Зачем молодым девкам специальности?

Федя кивнул и пошёл в рубку.

***

Два смотрителя, вооруженных автоматами, резались в карты.

– Там сзади Историк идёт, он вам щас устроит, – сказал Федя.

Смотрители замешкались, и он прошмыгнул в рубку.

Заблокировал дверь и врубил сирену. Большой Сбор. Не дожидаясь, пока народ соберётся в Историческом, он включил громкую связь и начал говорить. Он рассказал о предательстве Историка, о райской планете, о великой миссии. О Двойке тоже рассказал. Он вспомнил все слова, которые знал, и даже спел: «Кипит наш разум возмущённый и в смертный бой вести готов».

Дело сделано. Теперь Историк не отвертится. Его было даже немного жаль. Убьют ведь. Ну и пусть, он же Двойку не пожалел. Федя ждал, когда в рубку ворвутся смотрители и начнут его бить, но никто не приходил. Тогда он сам пошёл в Исторический.

Там собралось человек двадцать ветеранов. Они спокойно беседовали с Историком.

– Синтезаторов половину ты же нам оставишь?

– И жратвы, и оружия. Мне же просто не погрузить всё, что на корабле! Здесь ещё на тысячу лет хватит. А вы теперь – экипаж. Вы теперь этих в плесени – к ногтю. Вы элита, а они слякоть. Сечёте?

С ним соглашались. Ему поддакивали и одобрительно хлопали по плечу. Им гордились и восхищались.

– Вы наш первопроходец, собой жертвуете, на освоение новых земель – как на амбразуру! – восторженная девица повисла на шее у Историка и сочно его расцеловала.

Историк насмешливо глянул на Федю.

«А чего я здесь? – подумал Федя. – Мне точковать надо».

***

Вскрывая очередной гроб, Федя обратил внимание на панель в изголовье. Она была ярко-красного цвета и бросалась в глаза, но раньше ему до неё почему-то не было дела. А теперь он выволок из гроба икающего мужика и ударил кулаком по этой панели, на которой мелкие буквы на незнакомом языке, очевидно, сообщали о чём-то важном. Тонкая жестянка легко отвалилась, и Федя увидел джойстик и две кнопки. Красную и зелёную. Он вспомнил. Это ручное управление. Зелёная кнопка – ускорение, красная – торможение.

Федя залез в гроб, взял ручку на себя и дал газу. И полетел. Он летел в багровом тумане, выписывая «бочки», «иммельманы» и «хаммерхеды». Он отлично умел это делать. Сразу вспомнил. Ещё он вспомнил схему корабля, расположение реактора, системы охлаждения и маршевых двигателей. Да, он же проходил переподготовку.

Что-то мешало ему, и он с непониманием увидел в руке бумажку с тщательно нарисованными точками. «Посадочный модуль не дотянет до планеты, если остановить двигатели сейчас, никакой высадки не будет, – соображал Федя. – Корабль станет неуправляемым. Дальше полёт продолжится по инерции. Тысячу лет. Две, три тысячи лет. Может быть, вечно. Но история пробуждения не начнётся с массового предательства. Тогда Двойка погибла не напрасно. Тогда они вспомнят всё и что-нибудь придумают, у них будет время. И каждый историк получит по заслугам. Вот только точковать теперь будет некому».