Владимир Ситников - Бабье лето в декабре

Устроилась счетоводом. Не пыльно, тепло и сухо. Вовсе не утомляла ее эта работа. Летала по конторе в приплясочку, только ступеньки пощелкивали под каблучками. Для всех улыбка и смех.

– Откуда у тебя столько веселости-то? – удивлялись в бухгалтерии.

А она и сама не знала. Ей все было внове и в радость. Люди казались добрыми, отзывчивыми, хотелось везде быть, во всех весельях участвовать. Везде знакомые да друзья, с которыми в школе вместе училась. На узкоколейке машинист Митя Конев родом из Деревеньки. В столовой подавальщицей его сестра шалая Тонька Конева, с которой бегала Вера за земляникой на вырубки, в родной Деревеньке. А сколько одноклассников!

Приехали на работу в Угор кавказцы. Шумливые, веселые, красивые. Они такие концерты в Доме культуры закатывали, что на месте не сиделось. Огневой танец лезгинка.

Один кавказец по имени Шамиль приударил за Верой, даже проводил несколько раз. Парень из Гудермеса был ласковый, обходительный и все предлагал ей выйти за него замуж.

Вера отшучивалась:

– Мама не велит.

– Маму уговорим, – настаивал Шамиль. А она побаивалась его. Мало ли. Издалека. Увезет туда, тоскливо ей там будет.

Чтобы как-то отвязаться от Шамиля. Вера стала ходить на вечера с Тонькой Коневой. Доведут Шамиль с Тонькой Веру до квартиры тетки Анисьи, она и ускочит в калитку: до свидания. Волей-неволей провожает Шамиль Тоньку. Допровожал. Вдруг весть, которую, сияя глазами, сообщила Вере сама Тонька через раздаточное окно столовой: выходит она, замуж и отвозит ее Шамиль на Кавказ.

Слегка завидовала Вера тому, что уезжает Тонька в южные места, где, говорят, винограда больше, чем у них здесь рябины.

Проводили Тоньку и забыли.

Приезжала она теперь в Угор раз в два года, уже дебелая, ухоженная, с ребенком, а потом с двумя, и в эти дни неслись песни из дома машиниста Мити Конева. Любили Тонька и ее Шамиль петь, угощать угорских родственников кавказским вином и чачей. И Тонька вроде красивей стала. Рот не так велик, как в детстве, и зубы кривые не больно заметны. В теле, откормленная и видная. Вера не чета ей. Хоть и говорят, жила лучше жира, так ведь опять есть присловье, что и собака на кости не кидается.

Глава 3

Был у председателя-тридцатитысячника Степана Тютина сын Костя, как две капли воды похожий на отца. Тоже коротенького росточка, большеротый, басовитый, говорун. И тоже с пеленок в активистах.

Когда Вера училась в седьмом классе. Костя уже кончал десятый, ходил в секретарях школьной комсомольской организации и речи говорил не хуже отца. На субботник поднимал ребят, в комсомол записывал. До сих пор Вера помнит, как зубрила перед поездкой в Мулино, что такое демократический централизм, да что Ленин сказал на третьем съезде Союза молодежи. И ревмя ревела двоечница Тонька Конева, которую из-за двоек в комсомол не брали.

А потом после школы Костя побыл заведующим клубом и очутился опять в секретарях, только теперь комитета комсомола всего Угорского леспромхоза. В отличие от предшественников он к этой должности относился всерьез и у него было все ладно и с “ростом рядов”, и в субботниками. А подучился в центральной комсомольской школе, так вообще стал фигурой. Член бюро райкома комсомола.

Услышал Костя Тютин, как Вера на складчине в бухгалтерии частушки голосисто да с притопом, как в Деревеньке полагалось, пела, и записал в агитбригаду. Вот с агитбригадой ездила она по выходным дням на лесопункты, в соседние леспромхозы, в свой колхоз и даже на смотр в районный поселок Мулино Девчата и парни из агитбригады хорошо знали свое дело, добросовестно пели и плясали. Она пришлась кстати. Стала самой заядлой агитбригадовкой. Ей нравились веселье и какие-то приподнятость и нарядность этих поездок и концертов.

Голосишко на деревенском просторе удался у нее звонкий, задорный, сама маленькая, аккуратненькая, о таких говорят – все в кучке – и привлекательная, круглоликая – ямочки на щеках. Еще рта не откроет, уже одобрение. Хлопали ей охотно и много. Сразу она стала, если не гвоздем программы, так самым выигрышным номером, который пускают под занавес. Аккомпанировал ей на гармони Ваня Бритвин, хмуроватый, могучий блондин с овсяной шевелюрой. Гармонь у Вани хоть была старая, потертая, но звучная, с мягкой настройкой. Ваня говорил, что мастер изладил ее еще до войны. Отец отдал за нее недешево – целую свинью. И не зря. Сам с любовью на ней играл, пока безвозвратно не ушел на войну, и Ване вот досталась она в наследство. Когда призывался Иван в своей деревне Бритвинцы, раздирал гармонь от плеча и до плеча подряд чуть ли не полмесяца. А в последнюю дождливую ночь так нагулялся, что оставил гармонь под дождем в огородной борозде. Думали пропадет у инструмента голос, меха откажут. Ан нет, вернулся из армии Иван, гармонь поет так же мягко и весело. Все его имущество, привезенное из деревни в общежитие, была эта гармонь. Из-за нее звали его на свадьбы, гулянки, в агитбригаду записали.

В добром настроении играл Ваня терпеливо, голос у певиц не заглушал. Вообще, был щедрый, широкий. Когда после концерта, чтоб не закоченеть, скидывались агитбригадовцы по «колхозничку» (так рубль называли), Иван небрежно бросал пятерку или трояк и говорил:

– Сдачи не надо.

Как-то на всю агитбригаду мороженого закупил, а конфеты-пряники почти всегда приносил. Не отступал, пока не возьмет Вера пряничек. И, конечно, сигареты парни у него “стреляли”. Еще бы, Ваня в передовиках ходил, денег много получал, портрет его висел на Доске почета. Девчата к нему ластились, но он никому не выказывал особой симпатии.

И вдруг Вера стала замечать, что этот прославленный в Угоре человек и в поезде, и в автобусе всегда оказывается рядом с ней. Смотрит умиленным взглядом, старается от ветра прикрыть, от снега уберечь.

А стоило кому-то из парней позаигрывать с ней, Иван сразу нахмурится, желваки на скулах заходят, уйдет курить.

Когда спрашивали, скоро ли женится (ему было уже 24, чуть ли не в перестарках ходил), изображал из себя разбитного бывалого гуляку:

– Куда торопиться-то. Девок неженатому хватает. Нас ямочками на щечках не заманишь. Браком хорошее дело не назовут.

У Веры от обиды холодело в груди. Это он ее, конечно, имеет в виду, когда упоминает о ямочках на щечках. Значит, вовсе не нравится она ему.

А вдруг он и вправду такой гуляка, за другими бегает? Но вроде ничего такого не замечала Вера. Почему тогда так о себе говорит? Что-то пугало ее в нем.

Конечно, Вера втайне ждала, что Иван признается в любви, а тот молчал, терялся. Костя Тютин изо всех сил намекал, что они самая что ни на есть подходящая пара, а Иван ни мычал – ни телился.

В книгах и в кино были кавалеры куда обходительнее. Особенно в иностранных. Такие красавцы элегантные, но где возьмешь этих Альфредов, Пьеров в Угорском леспромхозе? Только вздыхать приходилось. Ваня и тот вот только вокруг ходит и молчит.