Владимир Ситников - Три сестры и Васька

Светке тоже было о чём пошушукаться. Её продолговатые зелёные глаза лукаво щурились.

– А Мишка-то, ну этот, тогда на пляже который песчаные дворцы строил, тут целоваться ко мне при всех полез, я ему смазала по щеке: не приставай к честным девушкам. А он ещё больше напился. Всё ходил за мной, извини да извини.

– И не одна трава помята, помята девичья краса, – шёпотом вредненько пропела сёстрам Васька.

– Ну ты-то чо понимаешь? – озлилась на неё Жанка. По-прежнему считали её недоростком. Подумаешь.

Ругала потом себя Васька, что зря не уехала со свадьбы пораньше вместе с родителями. Надо было. Эх, кабы знать, где упасть, соломки бы подстелила.

Ивана сватовья по отчеству навеличивали: Иван Родионович, Иван Родионович. Непривычно было, да что поделаешь. Раз дочь замуж выдал, уж не молодой, значит. Вот Иван Родионович и Анфиса Семёновна прикатили на автовокзал уставшие от веселья и обильного угощения, чтобы сесть на свой орлецовско-коромысловский маршрут. Народу полно, толчея, но нашли для Ивана Родионовича местечко присесть до отъезда. Анфиса Семёновна, оставив мужа, решила пройтись по палаткам, посмотреть хламьё-тряпьё, а Иван остался и заснул.

Когда, насытив своё любопытство в торговых палатках, подошла Анфиса Семёновна к мужу, он похрапывал, откинувшись на жёстком вокзальном диване, а футляра с гармонью около ног не оказалось. Проспал. Говорили ожидающие, что какие-то ханыги тёрлись около Ивана, кто-то доказывал, что молодой парень прихватил футляр с гармонью, сказав:

– Это мой дядя Филимон. Надо дядюшке помочь, – и унёс гармонь.

Городские милиционеры не то, что Егор Трофимов, вникать в происшествие не стали. У них этих краж за день по десятку, а то и больше случается. Зевать не надо. Ищи теперь ветра в поле. Народу-то сотни. А примет особых у преступника-вора никто сообщить не мог. Все теперь в болоньевых куртках ходят, у всех картузы с долгим козырьком. Вот такой-де и был парень, укравший гармонь.

В общем, убитый горем, растерянный вернулся Иван Родионович в Коромысловщину. И так страдал, да ещё Анфиса Семёновна, как тупая поперечная пила, его скребла и грызла всю дорогу за потерянную гармонь. Проспал добро.

Василиса, вернувшаяся домой с сёстрами Жанкой и Светкой, узнав об отцовом горе, сразу помчалась в Зачернушку, притащила оттуда старую гармонь. Пусть пока поиграет отец на ней, а потом, глядишь, удастся купить или заказать мастеру новую.

Но вот беда, старая гармошка голос не подавала. Так и эдак дёргала, вертела её Васька, никакого ладного звука, один хрип да писк. Значит, в ремонт надо отдавать, а пока – оторви да брось, никакого толку от инструмента.

Затосковал – забубённая головушка – Иван Родионович Чудинов, даже шутки у него стали какие-то невесёлые. Разочаровался в человечестве.

Люди сочувствовали. Клубарь Зоя Игнатьевна принесла адрес мастера, который живёт в Кирове и славится на всю область умением мастерить гармони. Потом бабушка Эдика Инна Феликсовна сообщила, что дали ей адрес гармонного мастера, который живёт в Оричах. Надо свозить ему обезголосевшую гармошку. Изладит.

Анфиса Семёновна втайне считала, что без гармони жить даже легче и спокойнее, не таскают теперь Ивана по пирушкам. На чужих же гармонях он играть отказывался наотрез. Зазорным считал это для себя. «Что я побирушка?» – возмущался он.

Пока собирались поехать в Киров, принесла новую весть та же Зоя Игнатьевна из ДэКа, что умер от расстройства сердца городской мастер после того, как крутые его дочери повыбрасывали прямо с балкона на улицу в мусорные баки все его заготовки к инструментам.

– Бывают же такие изверги среди дочерей, – возмущалась Зоя Игнатьевна.

На Василису это так подействовало, что села она тут же за письмо оричевскому мастеру гармонных дел. Может, этот жив?

«Дяденька Николай Васильевич, пишет вам не известная для Вас Василиса Чудинова из деревни Коромысловщина. Живы ли Вы и можно ли к вам приехать показать нашу изломавшуюся гармонь да посмотреть ваши инструменты, а то наш игрочёк – папа мой, того гляди захворает. Свет белый ему не мил. Жду ответа, как соловей лета».

Опустила Василиса конверт в почтовый ящик и чуть ли не каждый день стала забегать к почтарке Августе Михайловне, чтобы узнать, нет ли ей ответного письма.

– Влюбилась что ли? – с хитрецой выспрашивала почтарка.

– Скажете. От подруги письмо жду, – соврала Василиса, чтоб не объяснять болтливой почтарке что к чему.

Ответ принесла прямо на дом сама Августа Михайловна.

– Говорила, что подруга напишет, а тут какой-то кавалер из Оричей, – упрекнула она. Василиса вырвала тощенький конверт из рук почтарки, а в нём писулька: «Жив. Приезжайте».

Тут уж пришлось Ивану Родионовичу отсрочить все неотложности. Васька постоянно теребила его: мастер ждёт, а ты…

На автобусе добрались до Кирова, а до Оричей прокатились на электричке. Мастера Николая Васильевича здесь знали многие. Нашли его Чудиновы без затруднений.

Сухой, подтянутый, с мальчишечьей чёлкой на лбу пожилой мастер встретил их в фартуке и в очках. Сразу видно – делом был занят. Стал извиняться за неуют в жилище, за то, что верстачок в комнате и станок тут же.

– Один живу, – объяснил он, – умерла моя Анна Андреевна. Песни любила. Всё мне напевала: ой, Коля, Николаша. А теперь один кукую. По бабам бегать не привык, водкой не балуюсь. Вот гармони спасают. Весь интерес у меня в них.

Иван Родионович поперхнулся, озадаченно переглотнул слюну. Прихватил он с собой бутылочку для облегчения разговора, да вот, оказывается, мастер в рот спиртное не берёт. Наверное, недоступный человек. Как с ним говорить?

С первого взгляда определил Николай Васильевич, что зачернушкинская гармонь – не жилец.

– Извини, Иван Родионович, но она восстановлению не подлежит. Коррозия съела голоса. Возиться бесполезно.

Приговор Ивана Родионовича и Ваську вогнал в тоску:

– А как же быть? – озадачилась Васька.

– Свои покажу. Вдруг выберёте, – сказал мастер. У него, конечно, интерес сбыть свои изделия.

Четырнадцать гармоней бережно снял мастер с полок, вытащил из шифоньера. У отца глаза разбежались. Одну возьмёт, на ней поиграет, за другую хватается. А вон третья ещё голосистее.

Мастер пояснял.

– Маленькая, бордовая, с колокольчиками – это «Мечта», узорчатая в зелёном перламутре – «Фантазия», а вот эта – «Симфония».

Чувствовалось, мастер не прост, с претензией, и, видать, труды свои высоко ценил. Но это ничего. Главное, хорошую гармонь найти, с голосом.

Сходил мастер в соседнюю комнатушку. Вынес ещё три инструмента.

– Я ведь другим-то не показываю настоящие-то гармони. Кто так, меха только рвёт, ему больно-то хорошая и не нужна. На черта чёрту стеклянный лоб, он всё равно его разобьёт. Теперь ведь у кого шире орёт гармонь – тот и мастер. Тонкости не разумеют.