Алексей Дунев - Когда часы быстрей минут. Нехронологический роман

Его тяготили большие города, пожалуй, кроме перенесённой в 2064 году столицы – Петербурга, с которым у него была особая связь, незримый миру диалог, скорее, личного, чем философского и духовного свойства. Чего хотели от него сотни собравшихся? Почему им так важно встретиться с умудрённым годами старцем? Зачем была организована публичная встреча?

Около своих мобильных студий трещали журналисты, без стеснения перебивая друг друга. Павлинами с распущенным хвостом расхаживали политики и актеры во фраках, писатели и самозванцы, не мыслящие без своего присутствия любое сборище. Но сегодня не они были в центре внимания. Все ждали Всеволода Сапожникова.

Учёных тревожили собственные концепции, ведь одним словом странник мог подтвердить или опровергнуть результаты многолетней работы. Беспокоились политики, почуяв опасность в том, что нашелся человек, который может раскрыть тайные интриги власти. Суетились разные экстравагантные личности в потугах установить свои генеалогические связи с теми, кто до сих пор не забыт потомками. И только Всеволод Сапожников был спокоен и невозмутим.

В воображении толпы старик, большую часть жизни проведший в глуши, вдали от людей и мирской суеты, явился загадочным кудесником из утонувшего в волнах забвения прошлого. Он предстал перед публикой человеком, прошедшим сквозь века, таинственным хранителем народной памяти, четырехглазым вороном из позабытого сериала. Никто не мог даже вообразить, кем на самом деле был чёрный затворник Всеволод Сергеевич Сапожников.

Тем временем гул толпы стих, пресс-конференция началась…

Убийцы не назвали себя. Они просто воткнули шпаги в рыхлое тело и, перекрестясь, вышли из тёмного помещения. Так Россия лишилась ещё одного правителя, Петра Третьего 1 1 Современные историки не имеют точных сведений о причине смерти Петра III. . Продолжился век женского царствования растущей и набирающей силу империи.

В крестьянской бане готовилось священнодейство. Иван ожидал рождения сына. Мать Ивана, бабка Лукерья, маленькая сгорбленная старушка, следила за тем, как топится баня, чтобы не перегревалась и не остывала.

Повитуха ждала в избе, её позвали заранее, и сейчас она угощалась за печью в хлебном куте. Сам хозяин держал жену за руку.

– Слыхала, Марьюшка, люди бают, императрица у нас теперича. Снова Екатерина. Была одна, так щас другая.

Жена помолчала в ответ, а затем всхлипнула:

– Вот и началось, батюшка, – Мария была сильно младше мужа, и её трогательное «батюшка» вызывало у него ком в горле.

Они с повитухой довели жену до баньки, Иван остался стоять на воздухе, тревожась за любимую женщину и родное дитя.

Мальчик родился здоровый, крепкий, большеголовый, какими должны рождаться крестьянские дети. Над именем Иван с женой думали несколько дней и сошлись на Даниле. Так звали деда Ивана – человека основательного, хозяйственного и уважаемого. Именно он и оказался бирюком, то есть мужиком, у которого умерла жена, мужиком, оставшимся с тремя детьми. Не потерял себя дед Данила, всё выдюжил, всех детей поднял. От него и пошла плодиться фамилия Бирюковых.

– Чьи вы? – спрашивали ребятишек Данилы.

– Бирюковы мы, – гордо отвечал, будучи ещё сопливым пацанёнком, отец Ивана.

А теперь и у Ивана родился продолжатель и крепитель фамилии. Так уж повелось на Руси вести род, передавая имя сыновьям по наследству.

Парень рос смышлёный и внимательный. Отец гордился Данилкой: руки у мальчишечки к месту были приставлены. За что бы ни брался: детский ножичек ли себе из ветки сосновой выстругать, куколку ли младшей сестричке смастерить – всё ладным выходило, глаз радовало. До мальчишеских ватажек рос Данила не охочим. С малолетства радовал старших основательностью, трудолюбием и недетской рассудительностью. А как исполнилось двенадцать, запросился в пастушки.

– Пусти, батя, – молил сын, – я справлюсь.

– И впрямь, Селивана-то в солдаты забреют. Это уж ясно, как божий день! А стало быть, деревенское стадо без присмотра остаётся, – ворчала тихонько из-за печи бабка Лукерья, поддерживая любимого внучонка.

– А справишьси, не опозоришь семью перед наро-одом, перед сосе-едями? – с растягом вопрошал глава семейства. Отец всегда так говорил, когда хотел подчеркнуть важность беседы.

– Тятя! – торопился оправдаться Данилка, – я уже взрослый, я с Селиваном ходил… Он меня хлыстом щёлкать научил.

– Пастуху от селян уважение, да и копеечка от обчества не лишней будет, – опять вставила своё бабка.

– Данилушка, поиграл бы в детство ещё, чай не сиротой растёшь. Есть кому прокормить, – всхлипнула мать у колыбели младшенькой.

Данила посмотрел на взрослых исподлобья и пробубнил:

– Я уж почти договорился завтрева на работу выходить.

– Договорился он! – махнул рукой отец. – Вырос помочник. «Упёртый зреет мальчишка, – думал отец. – Кого хошь переупрямит!»

Через три дня Данила уже ловко гнал деревенское стадо через жило 2 2 Жило (устар., обл.) – место между деревней и лесом недалеко от жилья. , щёлкая кнутом и нарастяг, как делал отец в серьёзном разговоре, поругивая скотину.

Издали картинка была более чем иронична: мальчонка, росточком чуть выше вымени, гонит коров, пощёлкивая кнутом и покрикивая на самых ретивых тёлочек. День выдался солнечным. Коровки разбрелись в редком березняке, пощипывая траву.

Данила расслабился от палившего солнца и летней благодати. Нашёл сосновую ветку и стал выстругивать из неё куклу для сестрёнки. Когда пастушок оторвался от поделки, чтобы оглядеть стадо, вдруг встретился взглядом… с огромным волком.

Умные зелёные глаза с хитрым прищуром смотрели на открывшего рот паренька. Приглядывались пристально, испытующе. Побежит или не побежит? Данила почуял, как внутри появился росток, пока ещё маленький и слабенький, но явственно ощущающий свои корни, цепляющиеся за земную породу. Привычка не уступать, бороться до последнего держала подростка, не пускала дать стрекача. А ещё крепил волю долг сберечь деревенское стадо. Как же оно? Не приедят ли волки тёлок? Внутри закипало сопротивление, и Данила так метнул взглядом на волка, что тот мотнул большой лохматой головой и потрусил в сторону от стада.

Парень споро собрал коровёнок и погнал кормилиц ближе к жилу. Пережитая опасность придала сил и уверенности.

Мальчик лет четырёх, одетый в бархатный бордовый кафтанчик и такого же цвета панталоны, медленно, но верно скатывался по насыпи крутого берега.