Кирилл Заговора - Вечно синее небо

– Нет, спасибо.

– А я закинусь для корректировки фона.

Фил принес из кухни полстакана воды и запил таблетки. Прогуливаясь по комнате, он о чем-то напряженно думал, затем остановился и посмотрел на Алексея:

– Одного не могу понять: зачем ты потребовал тащить себя к шаману?

– Я не требовал, блин! Ты что, идиот? Это Еши так сказал, но на самом деле я ничего не помню.

– Почему? Ты начал пить отвары заранее, у Еши?

– Какие отвары? Да нет! Сначала я пил водку с клиентом… как его…

– Водку?!

– Меня напоил водкой клиент Новогодний или…, не помню точно фамилию. Так вот, я пил с этим как его… с Новогодним, блядь нет, как его… со Скатом короче. Они, скорее всего, с Еши и шаманом были заодно, иначе как объяснить, что я ничего не помню?

– Как все сложно. Но ведь ты говоришь, что нажрался водки… я правильно тебя понял? Ну, так поэтому и не помнишь.

Алексей поднял на него покрасневшие глаза и задумался. Затем потер виски и сказал:

– Мдаа-а. Наверное, ты прав. Я ничего не помню потому, что напился водки со Скатом, а вовсе не потому что они заодно…

– Ну конечно! Ты напился водки, на следующий день с похмелья – кастанедовских отваров, курил непонятно что…. Представляю, как тебя таращило в финале. Так ты нашел потом этого… Новогоднего?

– Нет. Оказалось, что в том офисе была совсем другая компания. Получается, это был не настоящий Рождественский. Настоящий пропал куда-то. Ниточка оборвалась. Меня, наверное, уволят, но я не могу сейчас думать об этом. Мне нужен отдых.

Алексей развалился в кресле, вытянул вперед одну ногу и заявил лениво:

– Господи, какой сушняк…. Можешь сделать перерыв и приготовить мне ледяной коктейль.

– Какой именно коктейль ты предпочитаешь в этой время суток?

– Смешай апельсиновый и грейпфрутовый фрешы, добавь немного ангостуры…

– Шампанское?

– Конечно, полусладкое, но не больше двух столовых ложек.

– Отлично. Фрукты?

– На твой вкус. Можешь бросить в него дольку ананаса.

– Окей.

– И не забудь соломинку.

Фил ушел на кухню и вернулся с литровой банкой, наполненной холодной водой с запахом водопровода. Поставив ее на стол, он уселся и стал отрешенно зевать. Алексей с наслаждением пил. Некоторое время Фил тер глаза, затем сказал:

– Что-то ты какой-то вялый. Может ноотропила или винпоцетинчика?

– Нет, спасибо.

– А я закину пару штук для улучшения кровообращения.

Он запил таблетки водой и продолжил:

– И все же ты какой-то неживой….

– Задолбало меня все…

– Я понимаю, каждый день одно и то же: утром встал под будильник, почистил уши, надел трусы и поперся в дурацкий офис. Вечером интернет и – в койку.

Алексей кивал головой.

– Так и есть. Ладно, пойду, пожалуй, посмотрю порнуху, поищу вирусы….

Он отхлебнул воды из банки, брезгливо поморщился и пошел в прихожую обуваться.

Алексей жил в невзрачной «однушке» на последнем девятом этаже панельного дома с ржавыми потеками на стенах и крохотными балконами, на которых умещались только лыжи и угрюмые толстые старики в майках и в татуировках, непрерывно дымящие дешевыми сигаретами. У дома был единственный подъезд с тяжелой металлической дверью довольно мрачного вида, и козырьком – таким маленьким, что под ним могла спрятаться от дождя в лучшем случае кошка. Рядом с узкой зеленой скамейкой стояло серое пластмассовое ведро вместо давно украденной железной урны.

Алексей вошел в подъезд и нажал кнопку лифта. Подошла соседка Зоя Карловна – невысокого роста, сухощавая женщина, с сединой в темных коротких волосах. Увидев Алексея, она поздоровалась хрипловатым шепотом и сообщила грустно:

– Я сорвала голос.

Алексей сочувственно кивнул. На пенсию она вышла несколько месяцев назад, после того, как ей исполнилось шестьдесят, и сразу увлеклась восточными практиками. Как только Зоя Карловна обнаружила в своем почтовом ящике приглашение на медитацию в местный Дом культуры, ее жизнь радикально изменилась. Занятия проводил рыжий бородатый мастер Дхритараштра, в миру Гена Кавун. Он носил тельняшку, а вокруг его головы была повязана черная ленточка с многозначительной белой буквой «Я». Одинокая и впечатлительная Зоя Карловна была мгновенно парализована брутальной харизмой Дхритараштры и с тех пор не пропустила ни одного занятия.

Алексей стал вынужденным свидетелем ее бурного духовного роста, поскольку их разделяла стена со слабой звукоизоляцией. Зоя Карловна не ограничивалась молчаливыми медитациями. В течение нескольких недель она до полного изнеможения билась над пробуждением кундалини. Затем Зоя Карловна провела месячный курс ежедневных практик, во время которых безудержно рыдала и стенала под музыку печальных флейт. Практика длилась час, и чтобы не сойти с ума Алексей закрывался в ванне или надевал наушники. Следующий курс был посвящен смеху. Каждый вечер Зоя Карловна в течение часа хохотала под издевательские переливы и взвизги каких-то дудочек. Ближе к финалу ее смех приобретал истерические оттенки, а, в конце концов, перерастал в жуткий надрывный вой.

Наконец, к нечаянной радости Алексея, Зоя Карловна все же сорвала голос. Это случилось как раз накануне его отъезда в командировку, и, сейчас, вернувшись обратно, он с удовлетворением отметил, что голос к ней до сих пор не вернулся. Поднимаясь в лифте, Алексей предвкушал тихий вечер в интернете. Оказавшись дома, он принял ванну, налил себе чаю и уже собирался включить компьютер, как вдруг из-за стены послышался нарастающий гул барабанов. Алексей напрягся. Гул постепенно затих, но Алексей понимал, что успокаиваться рано, и не ошибся. Скоро стало ясно, что это было лишь вступление, предварявшее собой энергичный ритм, в который стало вплетаться характерное пыхтение с легкими стонами. Довольно скоро Алексей с грустью сделал вывод, что Зоя Карловна занялась дыхательными упражнениями. В общем, это было не так страшно, как вопли и стенания, и Алексей включил компьютер. Интенсивность дыхания Зои Карловны постепенно усиливались. Внезапно послышались какой-то странный шум. Алексей прислушался. Через несколько минут раздался звонок в дверь. Алексей посмотрел в глазок: перед дверью топтался пухлый очкарик Толик – одинокий квартирант Зои Карловны, непризнанный писатель лет тридцати пяти, которому она сдавала одну из комнат. Толик был угловат и невротичен. Он говорил высоким голосом, почесывая затылок и глядя косыми глазами мимо собеседника. Время от времени Толик буквально проваливался в какую-то парализующую задумчивость, и тогда по его лицу начинала плавать сладострастная полуулыбка, сменяемая гримасой болезненной печали. В такие минуты он производил впечатление латентного эротомана.