Илья Платонов - Изя, Анастасия и дифференциальное исчисление. Роман в кусках

– Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование…

Этот факт меня нисколько не тронул. Жизнь замерла… Я зашел в кинопрокат. Их приватизировали и выселяли. Знакомую даму, что выдавала мне фильмы, я умолял подарить мне несколько копий Тарковского и Феллини.

– Ты с ума сошел! Это госимущество! Оно теперь стоит миллионы долларов!

Через несколько лет, я случайно встретил мою кинопрокатчицу на улице. Мы поздоровались, и дама призналась:

– Я так жалею, что не подарила тебе те несколько фильмов. Новые хозяева здания их просто сожгли… Бизнесмены хреновы.

А кинопроекторы пылились в разобранном виде еще много лет в моей квартире. Я уже развелся с Серафимой, лишь иногда приезжал в гости из дальних стран проведать дочку. В прихожей меня встречала киноустановка. А потом супруга подарила её частной школе. Это было наилучшее решение. Надеюсь, что она им пригодилась…

Иногда мне снится один и тот же сон – вроде снова я в кинобудке кручу фильм. Вдруг аппарат начинает замедлять скорость, звук уходит в басы, изображение становится покадровым. Все медленнее и медленнее. Я в ужасе жму красную кнопку полного останова, она, как водится, не работает, и я просыпаюсь… в приступе невыносимого счастья!

…Не прерывая беседы со мной, Дезертир вонзил руку в мусорный бак, мимо которого мы проходили, и резким движением извлек из его недр пакет с печеньем:

– Это нам на ужин.

Мы передвигались по Словакии автостопом уже третий день, и добрались только до Нитры, хотя по планам должны были пересечь Словакию за сутки.

Дезертир – в миру просто Гриша, был главным добытчиком пищи в нашем путешествии, и моим проводником в Европу. Даже поводырем. Он обладал рентгеновским зрением и видел мусорные баки насквозь – когда Гриша чувствовал, что в контейнере есть что-то жизненно нам необходимое, он становился похож на охотящегося за рыбой пеликана. Рывок, рука погружается по локоть в мусор, и вот на поверхность извлечен очередной артефакт готовый к употреблению.

С Гришей я познакомился случайно – после своей очередной депортации из Голландии он вдруг оказался у меня дома. Как это произошло, я затрудняюсь объяснить, но факт остается фактом – Дезертир стоял посреди комнаты, улыбался до ушей и рассказывал о своей нелегкой судьбе. На нем был одет найденный на свалке какой-то невероятный пиджак, темно зеленый, весь в блестках, совершенно залихватского покроя. Похожий я видел только у Евгения Евтушенко, когда был на его концерте.

Гриша попал в Голландию в 17-ти летнем возрасте. У него даже не было загранпаспорта. По его рассказу – он просто перелез через забор с колючей проволокой на советской границе, а потом неделю шел горными тропами.

Поверить в такой бред было невозможно, я служил на границе и знал о чем речь. Во-первых, это не просто проволока – это сигнализация, во-вторых – с обеих сторон заграждения вспаханная контрольно-следовая полоса. Плюс патруль с собаками. При самом благоприятном стечении обстоятельств Гришу бы задержали через пару часов.

Видимо, Дезертир об этом просто не знал. После года жизни в Амстердаме его замучила ностальгия, Гриша сдался властям и попросил оправить его на родину. В Шереметьево он, как ни в чем не бывало, протянул пограничнику свой внутренний советский паспорт. На вопрос чекиста, а как он оказался в Голландии, Гриша ответил, что его подвез какой-то дальнобойщик из Питера, а границу он проспал, поэтому ничего толком сообщить не может.

Офицер задумался… и вызвал бригаду скорой помощи, которая отвезла Гришу прямо в психиатрическую больницу. Не знаю, что уж там наплел Дезертир психиатрам, но только через три месяца его отпустили, признав инвалидом третьей группы и назначив пенсию в 40 рублей…

…Летний день подходил к концу. Мы вышли на окраину города и, оставив позади аккуратные панельные многоэтажки, зашагали по трассе в направлении на Братиславу. Справа от дороги текла река, она тоже называлась Нитра. Стемнело, было понятно, что сегодня нас уже никто не подберет. Заприметив на берегу костер, мы свернули с трассы и подошли к одинокому рыбаку, который разрешил нам заночевать возле огня…

Утром мы сразу остановили грузовик. День задался. Как-то очень быстро мы проскочили Братиславу и сменив пять-шесть машин к вечеру приблизились к словако-чешской границе. Граница эта проходила по реке Морава.

Словацкий пограничник поставил нам штампы о выезде из страны, и мы переехали по мосту на чешскую сторону.

Толстый чех посмотрел российский паспорт Дезертира и молча поставил печать. Потом взял мой, повертел в руках, посмотрел на меня. Ему явно что-то не нравилось. У меня вдруг как-то гадко засосало в желудке, накатила легкая волна тошноты…

– Спатки, Украина, спатки! – чех нес какую-то ахинею.

Какие еще «спатки», подумал я, нелепые мысли о сне на пограничном переходе пронеслись в моей голове и исчезли…

– Спатки, Украина, спатки! – голос чеха стал ледяным.

Дезертир все уже понял, вышел из авто, подошел ко мне и вполголоса пробубнил:

– Тебя не пускают в Чехию, «спатки» значит назад.

Это было невероятно, как-то очень неправильно и обидно. Дезертира, в рваных джинсах, в старом армейском кителе, со спутанными длиннющими волосами пускают, а меня нет.

Пограничник начал отпихивать меня своим животом к мосту, в сторону Словакии. Я задыхался от несправедливости бытия. В этот момент лицо Дезертира засияло улыбкой, он подбежал к чеху и попросил разрешения обнять меня на прощание. Тот не возражал. Гриша обнял меня и зашептал:

– Как стемнеет, отойди на 200 метров севернее по течению реки. Ровно в 12 ночи я буду ждать тебя с той стороны и просигналю фонариком. Плавать ты умеешь, границу здесь почти не охраняют, у тебя получится…

Я перешел мост и равнодушный словак поставил мне штамп о въезде в страну. Гришино предложение было невыполнимо. Я на такое был неспособен. С Дезертиром я бы ещё рискнул, а сам – нет, настолько это было неприемлемо и страшно.

Оглушенный, я шел по узкой асфальтовой дороге и так добрел до городка Brodské. Он находился в километре от границы. Стемнело. Я зашел на огонек в таверну. Все казалось незнакомым и зловещим. За деревянными столами сидело несколько угрюмых словацких крестьян…

В полночь, как и было условлено, я был на берегу Моравы. Никаких сигналов я не увидел, да мне они были и не нужны, это я сделал больше для очистки совести. Я развернулся и зашагал на восток. И не знал я того, что Дезертир стоял в этот момент на той стороне реки и тщетно пытался зажечь фонарь – села батарейка, а крикнуть он не решился.

Тут мне очень захотелось спать и моя дальнейшая судьба стала мне совершенно неинтересна. На выходе из Бродске я свернул на лужайку, надул резиновый матрац, развернул спальник, лег и мгновенно провалился в сон.