Илья Тель - Панацея. Роман

«Верую», – самозабвенно произнес Матушкин. В этот момент на глазах нового Верховного правителя появились слезы. Было видно, что Матушкин говорит искренне, переживая катарсис.

Клятва произнесена, громогласно отчеканил председатель Конституционного Суда. Затем он обратился к Матушкину: согласно вашему выбору, нарекаю вас Евстафием Новым .

Председатель надел Матушкину кольцо Верховного правителя Российской империи и поцеловал ему перст. В знак верности все участники церемонии из числа подданных Российской империи преклоняли колено и подобострастно повторяли ритуал. Последним к Матушкину подошел Евстафий Старый. Он обнял нового Верховного правителя, поцеловал его в уста, снова обнял и прослезился. С его плеч свалился тяжкий крест, с годами становившийся поистине непосильной ношей… «Пошли все на хуй», – подумал в этот момент Евстафий Старый.

Завертелось, закрутилось. Матушкин работал искрометно, не покладая рук: как раб на галерах, как новый Франциск Ассизский. Встречался с членами Совета Безопасности, Совета министров, министрами, губернаторами, бизнесменами. Как с конвейера сходили выпуски передачи «Москва. Кремль. Матушкин». И как раньше – сосед по даче и кум соседа по даче. И давно забытые – «Верховный правитель работает с документами». А вот мироед Блюдин, крысятничивший и отключавший Матушкину свет за долги, пошел под суд за растрату средств СНТ «Мечта крест»…

До выборов – все то время, пока страна и обескураженное окружение Евстафия Старого знакомились с Матушкиным, он производил впечатление покладистого парня. Но Матвей Матушкин оказался не бесхитростным человеком. И дело не в том, что власть изменила Матушкина. И не в том, что Матушкин хотел изменить власть. Просто он был человеком творческим и твердо верил в силу идей. И видел в своем воцарении проявление высшей воли, к которой нужно присовокупить правильное представление. Ибо в мире нет ничего сильнее идеи, которая овладевает умами людей – пусть и на самое короткое время.

Вспоминается застольная беседа Сталина со своими присными – Ждановым, Кагановичем, Калининым, Хрущевым и другими государственными мужами.

Судя по всему, беседа эта состоялась в 1946 году, вскоре после переименования отвоеванного у фашистов Кенигсберга. Древний город, по-немецки – «королевская гора», родина Иммануила Канта, колыбель немецкой классической философии, обрел новое кургузое имя – Калининград.

Сталин поинтересовался у малограмотного «всесоюзного старосты» Калинина, в честь которого назвали город Канта, о главной идее философа. Скорее всего, Калинин о Канте что-то слышал. Но философия была для него непосильной ношей. Сталин предсказуемо и не без ехидства взял инициативу в свои руки. Он заметил, что главной идеей Канта была «вещь в себе» – Ding an sich. «Кант считал, что вне наших представлений находится объективная вещь, „Ding“, которую мы не в состоянии познать, однако она реальна», – сказал Сталин.

Потом добавил, что Кант ошибался. В пример Канту вождь привел другого немецкого философа – Артура Шопенгауэра, который, по мнению Сталина, «оказался ближе к истине». Однако экзаменуемые сплоховали и не смогли назвать величайшую идею Шопенгауэра.

«Величайшая идея Шопенгауэра, – продолжал Сталин насмешливо, – это мир как воля и представление. Это значит, что за видимым миром нет ничего объективного, никакой „вещи в себе“, и чтобы заставить существовать это представление, чтобы сделать его реальным, необходима воля; огромная воля, которая и должна внушить это представление».

И далее Сталин говорит самое важное: «Представлений о мире существует столько же, сколько людей за земле; это неизбежно создает хаос; как же упорядочить этот хаос? Ответ прост: навязав всем одно представление. И его можно навязать только волей, единственной огромной волей, которая превыше всех прочих проявлений воли. Это я и сделал, насколько мне позволили силы». И далее Сталин говорит самое-самое важное: «И уверяю вас, под влиянием сильной воли люди в конце концов могут поверить во что угодно! Да, товарищи, во что угодно!» 1 1 Кундера М. Торжество незначительности: роман / Милан Кундера; пер. с фр. А. Смирновой. – СПб: Азбука, Азбука-Аттикус, 2017. С. 121—123. .

Ко Дню России, отмечавшемуся в четверг двенадцатого июня, Матушкин приурочил первое обращение к подданным. Лаконичное, оно произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Стенограмма обращения Верховного правителя Российской империи Евстафия Нового (Матвея Александровича Матушкина) к подданным Российской империи (с авторскими комментариями – И.Т. ).

Уважаемые подданные Российской империи!

В своем первом обращении, в своем первом программном выступлении хотел бы поднять вопрос, который видится мне ключевым для будущего нашей великой державы. Это вопрос доверия со стороны общества к власти.

Доверие это, прямо скажем, невысокое. Подчас – нулевое.

В своей эпохальной речи мой предшественник Евстафий Старый вспомнил о видном политическом деятеле Афин Клисфене – сыне Мегакла и Агаристы, внуке сикионского тирана Клисфена Старшего из знатного рода Алкмеонидов. Евстафий Старый упомянул о заслугах Клисфена в обуздании тирании Писистратидов, в разгроме олигархической партии Исагора. Но, главное, отметил зримые успехи Клисфена в организации жизни афинского полиса, в развитии демократических институтов и гражданского самосознания.

В полной мере присоединяюсь к оценке, данной Клисфену Евстафием Старым. Предлагаю и дальше использовать бесценный опыт Клисфена в нашей работе на благо России.

Считаю целесообразным заимствовать важную демократическую практику, введенную Клисфеном. Лидер Афин предложил изгонять из полиса лиц, которые – по мнению граждан – не заслуживают доверия.

Довожу до вашего сведения, что в древних Афинах был принят специальный акт о проведении народного голосования, в ходе которого люди могли написать на специальных глиняных черепках имя любого гражданина, который, по их мнению, угрожал демократии. Так вот: человека изгоняли из полиса на целых десять лет, если его имя писали более шести тысяч участников голосования. Такая практика, учрежденная Клисфеном, получила название ОСТРАКИЗМА.

Подчеркиваю, что остракизм – не наказание за какое-либо противоправное действие, а практика выражения доверия или недоверия. А значит – интегральная оценка народом качества работы власти. Сам Аристотель писал, что Клисфен издал закон об остракизме, имея в виду интересы демоса, то есть простых людей!

Матушкин задумался.

Вообще, иногда Аристотеля заносило. Все-таки история о жеребце, который бросился в пропасть, узнав, что подобно Эдипу в неведении совокупился со своей матерью, – плод больного воображения философа…