Илья Тель - Панацея. Роман

Комментарий №7

Большая литература очень чутко улавливала блуждающий нерв времени. Было время, когда она находила место ожиданиям лучшего будущего и породила утопию. Но двадцатый век стал эпохой отрезвления. Он подарил миру антиутопию – «Когда Спящий проснется» Уэллса, «Мы» Замятина, «Дивный новый мир» Хаксли, «1984» Оруэлла и другие произведения обозначили новый мировоззренческий вектор. Не стоит верить в мечты, в happy end. Не стоит грезить. Возможно, надежда умирает последней, но и ей суждено умереть. Более того, антиутопия перековала, пересмотрела многое из того предсказуемого, упорядоченного, статичного, что авторы утопий провозглашали благом. Утопия перерождается в антиутопию как неказистая, мешковатая гусеница перерождается в прекрасную, цветущую бабочку, источающую яд.

Комментарий №8

Если и уместно говорить о каких-то законах, то только об одном: все хорошее всегда заканчивается чем-нибудь плохим. Когда-то очень давно создатель интернета Тим Бернерс-Ли 7 7 Сэр Тимоти Джон Бернерс-Ли (род. в 1955 году) – создатель (совместно с Робертом Кайо) Всемирной паутины; изобретатель URI, URL, HTTP, HTML; глава Консорциума Всемирной паутины ( англ. World Wide Web Consortium). обвинил крупнейшие технологические корпорации в том, что они наделили его детище «античеловеческими последствиями». Воз и ныне там. Только уже совсем не там. Наивный Бернерс-Ли видел интернет пространством, где «личность может реализовать свою свободу». А между тем интернет превратился в «орудие угнетения, эксплуатации и неравенства». Умный, а сумасшедший. Он даже намеревался что-то исправить. Или же хитрый, даже не пытавшийся что-то исправить, а только имитировавший борьбу.

Выдержки из обращения Верховного правителя Российской империи Евстафия Нового (Матвея Александровича Матушкина) к подданным Российской империи (с авторскими комментариями – И.Т. ).

– Какое бессмертие уготовано нам? Всмотритесь! – призвал Матушкин.

Над головами свидетелей обращения Матушкина воспылали злобные божества и устрашающие архитектурные изваяния. Ожившие казни египетские сменились знаменитыми полотнами Босха и «Страшным судом» Микеланджело. Наконец, небо разверзли картины Дантова ада в исполнении Блейка, Доре, Бугро, фон Байроса, Сальвадора Дали… Новейшие технологии создавали поразительный эффект присутствия. Изображения не были статичными. Они проживали свои мучения, передавая боль и ужас, до предела обостряя восприятие. Адский огонь плавил пространство, обжигая воздух. Изображения то отдалялись, то приближались; то заволакивали необъятный небесный свод, открывая взору безграничные горизонты преисподней, то выхватывали страдания того или иного персонажа. Видеоряд венчала «Карта ада» Сандро Боттичелли.

Необыкновенное живописание стало прелюдией погружения в Дантов ад, созданный к выступлению Матушкина. Площадь Победы и весь центр Москвы превратились в огромный прозрачный лифт, устремившийся в бездонную пропасть. Ноги зрителей непроизвольно подкашивались. Через несколько мгновений все кружилось в водовороте жуткого смерча. Раздался экстатический хохот. Зловещий, демонический. Будто само зло, торжествуя, громогласно возвещало о неотвратимом наступлении своего часа.

Неистовым, бешеным вихрем проносились души, принявшие телесный облик. Души, направленные высшей силой в последний страшный путь… То и дело мелькали знакомые лица. Люди узнавали в узниках преисподней… себя.

Огнедышащее пламя сменилось абсолютным мраком. Но вот, в небе появился отблеск огня. Перед завороженной публикой вырисовывались очертания величественной стены. Распахнулись врата ада.

Зазвучал скорбный голос Матушкина.

«Входящие, оставьте упованья», – повторил Матушкин.

«Входящие, оставьте упованья»… Эти слова эхом разносились над Москвой и всей Россией. Как закон, который человек получает при рождении; как приговор, которым его встречает смерть.

Российская империя переступила порог преисподней.

Душераздирающие вопли, крики, возгласы, стоны – незыблемое надрывное страдание было призвано развеять малейшие сомнения в назначении места, куда вел Россию Матушкин.

Каждый зритель находился на невидимой смотровой площадке во чреве потрясающего действа. Казалось, на гигантской трехмерной сцене идет грандиозная постановка, в которой живые актеры проживают свою участь, несут свой крест. Их тьмы, и тьмы, и тьмы… Имя им – легион. Нескончаемым потоком мчатся они туда , полноводной бурлящей рекой пролетают их тела и лица, искаженные гримасами ужаса и боли.

Матушкин поднял руку. В людском море, напоминавшим оазис в океане бескрайнего бедствия, воцарилась гробовая тишина. Люди-пиксели в Москве и Санкт-Петербурге, Владивостоке и Калининграде, Урюпинске и забайкальском поселке Лиходеево замерли. Верховный правитель декламировал:

Несметная армия обнаженных тел, подстегиваемая вихрем крутящейся пыли, бежала, преследуемая полчищами слепней, шершней и ос, заполонивших воздух. Летающая нечисть непрерывно вонзала свои жала в уши, ноздри, глаза, губы и рты приговоренных. Обильно стекавшую кровь и содержимое глазниц сладострастно поглощали скопища червей, кишевших под ногами.

Продержавшись какое-то время «на плаву», узник вяз в червивом месиве и, в конце концов, тонул в зловонном склизком болоте, чтобы, словно из катапульты, быть извергнутым на поверхность и продолжить бег, сопровождаемый невыносимыми гадкими страданиями.

Чаща тел, вопящие от боли лица – всецелое безоговорочное мучение, помноженные на самое страшное, – пронзительное понимание необратимости и бесконечности происходящего.