Илья Тель - Панацея. Роман

И здесь возникает главный вопрос: что со всем этим делать?

Матушкин подошел к столу, в очередной раз выпил и закусил.

Сделать с этим ничего нельзя. Я обращаюсь к каждому из вас и призываю трезво посмотреть на свою жизнь, свою судьбу, свое будущее.

Матушкин сделал паузу и громогласно возгласил.

И все-таки выход есть!

Искусственное эхо резонировало эти слова по всей России. Они заполнили собой все пространство огромной страны.

Ищущий, да обрящет!

Матушкин зашел за ширму на сцене и через минуту явился обновленным: одетым в холщовую рясу, босой. Он предстал в облачении, в котором приносил клятву при вступлении в должность Верховного правителя Российской империи. Выступление достигло кульминации. Наступала развязка. Об этом возвестил колокол, в который Матушкин трижды призывно ударил. Затем Матушкин в один присест опорожнил полный граненый стакан. Страна взирала на кадык Верховного правителя, который властно сопровождал горькую. Выпив, Матушкин сделал глубокий вдох грудью и жадно втянул воздух ноздрями. Послышались одобрительные возгласы: «Красиво пьет!», «Мне бы такой стакан!», «В одно лицо! За семь секунд!», «Мастер!», «Настоящий мужик!». У кого-то текла слюна, страстно горели глаза. Люди понимающе кивали друг другу. Взметнулись большие пальцы. Но стоило раздаться первым аплодисментам, и Матушкин требовательно поднял руку, попросив тишины. Лицо Матушкина оставалось непроницаемым. Верховный правитель снова сделал глубокий вдох, собрался и продолжил: по-отечески, жизнеутверждающе, уверенно.

Итак, выход есть.

Вспомним заезженное: «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Веками мусолят и мусолят этот вопрос. Обсасывают его и обсасывают. А что, если дать недвусмысленный ответ на это тягучее, затянувшееся «быть или не быть»? А что, если лучшее, единственно верное – решительное «не быть»? Ведь наша общая коллективная беда и есть явление подлинной метафизической безысходности.

Матушкин до предела сжимал пружину народного нетерпения.

Так вот… Исход – ключевое слово моего плана. Исход буквальный: без эзопова языка, без иносказательности.

Надежды нет. Преисполнимся мудростью: «Надежды – это нервы жизни; в напряженном состоянии они мучительны, перерезанные они уже не причиняют боли» 10 10 Афоризм французского писателя Жоржа Бернаноса (1888—1948). .

Матушкин взял паузу и внимательно смотрел на огромную аудиторию, выхватывая лица, глаза, судьбы.

Нам следует покинуть этот мир!

В оцепеняющем волнении люди внимали Верховному правителю.

Нам следует уйти. Покинуть этот мир. Забыть его как страшный сон.

Но индивидуальное самоубийство требует исключительного мужества, глубочайшего отчаяния, пограничного состояния психики или устоявшейся традиции – по типу самурайской.

Я предлагаю уйти всем вместе – соборно, общинно, взявшись за руки. На основе осмысленного коллективного решения.

Я готов отдать приказ задействовать весь потенциал стратегических ядерных сил Российской империи для нанесения удара… по территории нашей Отчизны. Этот удар должен обеспечить мгновенную, безболезненную смерть всем подданным империи от мала до велика. Нашего ресурса хватит с лихвой, чтобы похоронить весь мир, заверили меня военные, ученые, специалисты оборонно-промышленного комплекса.

В небе появилась карта России с визуализацией ядерного удара от Камчатки до Калининграда.

Последовала имитация ядерного взрыва, который пронзил сердца собравшихся.

Зазвучала некогда популярная песня группы Europe – The Final Countdown («Обратный отсчет»).

Понимаю, что это предложение будет встречено в штыки «хозяевами жизни», а также их обслугой, их покорными клевретами. Меня начнут шельмовать, назовут сумасшедшим. Но я – не безумец. Это я говорю вам не как Верховный правитель, но как ответственный психолог и психиатр. Им есть что терять – ИХ будущее. Нам с вами терять нечего, кроме своих цепей, кроме самого страшного, что только можно себе представить – бессмертия.

Наши действия приведут к глобальной катастрофе – грандиозному, феерическому светопреставлению. Слишком велика наша территория, слишком велики запасы нашего ядерного оружия. Остальной мир будет обречен на умирание: быстрое или медленное – не ведаю. Но все равно верное.

Они вспомнят все: Смуту 1612 года, Наполеона, большевиков, Гитлера, холодную войну, развал Советского Союза, провокации, санкции, город Печоры, многострадальную Белоруссию… Они вспомнят все интриги, которые плели против нашей страны, все свои каверзы. И горько пожалеют о том, что связались с нами. Да, очень часто Россия ошибалась. Часто была доверчива, наивна, оплошна. Но мы всегда платили за свои ошибки, всегда оплачивали свои счета и оплакивали миллионы погибших, растерзанных и истерзанных, обездоленных, потерявших Родину, родовое гнездо, домашний очаг, родителей и детей, братьев и сестер, жен и… любовниц… Пришло время миру заплатить по своим счетам. Не нам. Самим себе. И выплакать все слезы. Если успеется.

Матушкин сделал небольшую паузу и продолжил спокойнее.

Подчеркну: первопричиной нашего плана не является желание отомстить, свести счеты. Человечество должно расписаться в принципиальной неспособности организовать свою жизнь в интересах даже не всех, или какого-то устойчивого большинства, но хотя бы в интересах осязаемой части людей. Очевидно, что ход истории вскоре сделает наше пребывание на земле жуткой пыткой. Бессмертные не образно, но по-настоящему, всей полнотой восприятия позавидуют мертвецам.

Небо озарили слова:

Автор афоризма – Артур Шопенгауэр.

Взываю не только к подданным Российской империи, но к 99% обитателей нашего пока еще бренного мира. Очнитесь! Неужели вы хотите влачить жалкое существование: в постоянном страхе, постоянной тоске и необъятной лжи? А потом – вместо надежды на избавление в смерти обрести так называемое бессмертие, чтобы отбывать посмертное заключение в каком-нибудь рукотворном паноптикуме?!

Люди научились верить во что угодно, в любые новые сущности, подчас неуловимые. Научились верить истово, яростно, свято и коллективно. Все началось с обожествления всего и вся охотниками и собирателями. Потом появились разнородные боги, каждый из которых настаивал на собственной исключительности, затем на авансцену вышли платоновские идеи, кантовские вещи в себе. Друг друга сменяли сонмы философов, мыслителей. Мир накрыла волна смыслов и текстов, иллюзий и представлений.