Евгений Имиш - Живой уголок. Сборник рассказов

Пловец делает два громких шага по обшивке и прыгает. Почти бесшумно, красной змеёй проникает в воду. Появляется, метрах в десяти, снова исчезает.

Мотоцикл, в белом воротнике пены, на полном ходу летит мимо катамарана. Алекс, смотрит на девчонок, не останавливая машину. Мимо него проносится плаксивая гримаса Светы и металлическая плаха с Мирандой. Юная грузинка лишь вяло приподнимается на локте и сквозь растрепанные волосы смотрит на свои ноги. Она их не собирает. Оставляя раскинутыми, медленно касается пальцем кровяных разводов на бедрах.

Алекс багровеет и поддаёт газу.

Погоня.

С катамарана не видно цели. По тому, как Алекс налёг всем телом на руки и тут же сделал крутой вираж, стало понятно, куда он метил. Промахнулся. Зарылся в воду по самое седло, выскочил как пробка и отъехал для разгона. Второй раз. Снова водоворот. Ещё вираж и широкой простынею вода падает на поверхность. Мотоцикл кружит на месте, создавая подвижную воронку в море.

Вдруг из воды показывается рука и хватается за подножку. Другая, и мотоцикл вырывает из моря красное тело. По пояс над водой. Оно карабкается вверх, судорожно цепляется за всё подряд. Алекс отбрыкивается ногой, трясёт плечами. Мотоцикл подпрыгивает на волне, ускоряется. Пловец падает.

Алекс делает большой круг и разгоняется.

Незнакомец два высоких гребка и ныряет.

Ди-джей несётся на место схватки, вытянув шею и высматривая под водой жертву. На этот раз он угадывает и ему не приходится терять скорость. Он лишь слегка правит курс, в сторону появившейся головы. Она тут же исчезает, но удар всё равно происходит. Мотоцикл едва не переворачивается. Алекс крутится на корме, кроша воду в белые хлопья. Вскоре взбитая под ним пена становится красной. Мотор захлёбывается и глохнет.

Несколько секунд Алекс покачивается на мотоцикле. Вглядывается в расходящиеся волны. Запускает двигатель и, отворачивая толщи воды, медленно подплывает к катамарану. Никто ни на кого не смотрит. Света пустыми глазами таращится на мотоцикл. Миранда уже в купальнике сидит по-турецки, и её чёрные глаза застыли на кровавой полынье.

Море бинтами обкладывает свои раны и вот уже снова невозмутимо искрится на солнце.

* * *

Наши герои даже не пытались обсудить между собой эту странную историю. Для всех было совершенно очевидно, что событие не подлежит огласке, и три человека, в молчаливом согласии, предали его забвению. Ну, разве что Света. Но с ней, как раз, представился случай поговорить. Миранда осталась на катамаране до прибытия подмоги, и Алекс увёз заплаканную подружку в первую очередь. Нам кажется, что именно этой трехминутной прогулке до берега, весь городок, а главное, отец Миранды, обязаны своим неведением.

Катамаран буксировали осторожно, чтобы не привлекать внимания. После того, как Алекс увёз Свету, примчались несколько пацанов на водных мотоциклах, подцепили катер и тащили его вдоль западного мыса, подальше от глаз городских пляжей. Эта кавалькада имела забавный вид. Как чёрный Будда, в ореоле вороной гривы, на белом плоту сидела Миранда. Впереди, тяжело рассекала воду запряжённая квадрига пажей на плавучих жуках. Процессия медленно двигалась вдоль дикого берега, под вековой стеной мыса. Пацаны ничего не знали о случившемся, и поэтому шутливому поклонению не было предела. Миранда с величественным ехидством улыбалась.

К вечеру она приходит на Камышовый рай Сегодня у Алекса спортивный конкурс. – Добровольцы! Будем кружиться вокруг своей оси. Ну, вот так, волчком. Инвалидов прошу воздержаться. Мы все считаем сколько раз. Кто больше – натурально космонавт и наши пилоты будут сбрасывать его с банана бесплатно. Поехали. По очереди. Вот и первый претендент…

В круге появляется казах. Зажмурившись, начинает медленно кружиться. Алекс выходит из-за пульта и помогает ему: – Э, так не пойдёт, вот так, быстрее, быстрее. Он прокручивает кочевника своими огромными руками. Толпа считает: – Девять, десять… Казах вихляется, путается в ногах, шатается как больное животное. Вскоре он падает и потешно крутит головой. Публика хохочет.

– Нифига не космонавт. Следующий!

Алекс возвращается за пульт, замечает Миранду и лицо его тщетно пытается выдавить улыбку. Он не подходит, а вопросительным жестом показывает ей на импровизированный манеж. Миранда кивает.

Прохладный ветерок раздувает фонари на набережной. Море тихо подползает посмотреть на людей. В сгущающихся сумерках Алекс традиционно завершает работу.

– Жгучая, страстная, прекрасная, ну вы в курсе. Миии – раа-ндааа! Ну и Панджаб МС, как всегда.

Когда Прасковья умерла, Василий Фомич был уверен, что и недели не протянет. Семьдесят лет вместе, шутка ли. В деревне не осталось уж никого, кто бы помнил их молодыми. Сам Василий Фомич таких случаев не знал, а если и слышал нечто подобное, то известно было – следом уходили люди, друг за другом, муж за женою, жена за мужем. От того похоронив Прасковью, стал Василий Фомич спокойно ожидать смерти.

Но дни тянулись, шли месяцы, минул год. Не идёт смерть. Василий Фомич по избе, как привидение ходит, и тоска его берёт. Целый год думал, что недолго ему без Прасковьи маяться. Ан нет. Что-то неправильное происходит.

И ведь всё как по писаному – детей правда не нажили, но в основном счастливо, в любви, в согласии до старости глубокой дожили, до какой мало кто доживает. А как умерла Прасковья, стала мужа с собой звать. Каждый день снится в одной рубашке, босая, растрепанная, плачет и говорит, что плохо ей, что скучает она без него.

Умерла Прасковья, год прошёл, сны горькие еженощно. Василий Фомич убивается, как и на похоронах не убивался. И вот однажды, поутру, солнце по опустевшей избе играет, а Василий Фомич смотрит в пол и бормочет – Всё, Прасковьюшка, иду я. Как сумею рядом с тобой буду. Ухаживать буду. В тот же день поковылял к председателю. В ватнике, в валенках через всю деревню шёл с мыслию одной: уйти от всех к старухе своей, потому как нет другого исхода, а и был бы, сил на него не осталось. Так и сказал председателю. А затем добавил – Там, на кладбище, Тимофеич, нет у нас сторожа. Так что меня теперь запиши.

Сказал и обратно побрёл. В последний раз как в тумане деревню пересёк, и избу до глубокой ночи заколачивал. Крест-накрест, окна и двери. С каменным лицом молотком стучал и бормотал слова – Иду Прасковьюшка. Иду.

Так стал Василий Фомич сторожем на кладбище.

Стал Василий Фомич сторожем на кладбище, чтобы ближе быть к Прасковье своей. Иначе ничего придумать не смог. Сторожка там у него была – у леса самого, с краешку, не ахти сруб какой, но жить можно – топчан ветошью стелянный, да стол с лучиной у окошка. Пенсию велено было почтальону прямо туда носить. А оттуда и сельпо с продуктами не далеко – на окраине деревни.