Клёмка Четырли́ - Яотего. Я о тебе говорил

Принимая Кузю, Бобик якобы хрямзал сэндвич с ветчиной и предложил Кузе укусить! Ну это же надо?! Как же тогда можно верить всему остальному?

Кузя подарил Франкуше бутылку «Столичной», Жану Рено ничего, а Бобику «Мастера и Маргариту» на английском. Также он ему всучил длинное письмо, написанное приятельницей американкой под Кузину диктовку. В этом письме он обстоятельно объяснял, почему Бобик должен играть Воланда и сообщал, что сценарий уже готов. Узнав, о чём идёт речь в письме, Бобик сказал, что такое же предложение ему уже было сделано Михалковым, и обещал подумать.

Через месяц Кузя получил официальный ответ из трёх строчек от «Трибека продиксьон» (Tribeca productions), как впоследствии выяснилось, бобиковской конторы, подписанное какой-то Джейн Розенталь (Jane Rosenthal) без указания её социального статуса, и Кузя решил, что это должно быть та самая тётка, которую он видел у Бобика в автобусе. В этом письме она его посылала, но вежливо и не очень далеко.

Отметим, что в те далёкие (97—98) годы мы с Кузей не были в числе счастливых трёх сотен тысяч обладателей интернета во Франции. Просто для справки, в конце 2003 их было уже пятнадцать миллионов шестьсот тысяч. Это я к тому, что в ту, кажущуюся нам сегодня такой далёкой эпоху, нельзя было «вбить» имя в «поисковик» и лёгким нажатием пальчика на «мышку» получить в доли секунды и портрет, и полную биографию «тётки», на которую в тот период Кузя очень затаил. И не только на неё, но и на Роберта тоже: «У него что, рука бы отсохла самому подписать?» Но больше всего Кузёнка задело то, что она ему прислала книгу назад! Оскорблённый до глубины своей измочаленной души, Дуплинский тут же отправил «Мастера» невоспитанной американке с сопроводительной открыткой какого-то вида Парижа, на которой было всего четыре слова «It’s a gift ”– «это подарок»! Как в «Кондуите и Швамбрании», Кузя строго хранит этот исторический документ серой добротной бумаги в толстых пластмассовых корочках и даёт почитать только в чистые руки. Ещё несколько лет после этих событий, в кругу близких друзей Кузя поднимал бокал с верным «Котиком» и говорил приблизительно следующее: «Ещё не вечер, не такие уж мы и старые с Бобиком и Франкушей, – в этом месте он как правило трижды символически сплёвывал, – может быть, однажды они вспомнят о моём тухлом глазе. Представляете, вдруг звонок и Франкушин голос: «Hi, Vladimir! Мы здесь с Робертом подумали о тебе, будешь ли ты свободен через пару недель?» В эти моменты я смотрел на мечтающую Кузину физиономию и думал, что жизнь ничему не научила этого блаженного. Но придя домой, я записываю, как Левий Матвей… На всякий случай. Однако, относительно скоро, а именно с лета 2002 Кузю перестало заносить, потому что Франкуша нас покинул, приказав нам всем долго жить.

А узнал я об этом, естественно, от Кузи. Вечером он мне позвонил и сказал глухим голосом: «Врубай телик, Стёпа, Франкуша умер. Как посмотришь, приезжай. Помянём».

Я к телевизору – и правда, во всех новостях Франкушина симпатичная физиономия и слова соответствующие. Хорошие слова. Сердце у меня слегка защемило, как если бы я его знал лично, а не с Кузиных слов. Но, несмотря на эту лёгкую грусть, поймал я себя на том, что внимательно всматриваюсь в экран, пытаясь определить, что же всё-таки у него на голове – парик или саженцы? Вот ведь натура человеческая! Стало мне стыдно, и решил я написать хороший позитивный рассказ, вроде как памяти Франкушиной посвящённый. Наш был человек.

Стёпа Чепиков

Париж, 1998—2020 год

Бонус! Вы, конечно, можете посмотреть фильм, но оно вам надо? Зато на эти «две минуты вечной славы» у автора есть права. Это то, что называется «семейным видео». Дочка комментирует, хозяйка дома смеётся! Кстати, малыш на переднем плане, ждущий появления папы на экране со своей «приставкой» (мобильника у него ещё не было), сегодня уже разговаривает басом.

https://vimeo.com/62480775

Французам в принципе везёт. И без принципа тоже. Чтобы нам так жить. Вся эта заварушка с дедушкой Лёпой 4 4 Жан-Мари Лё Пен – основатель и бывший руководитель правой партии «Национальный Фронт». Сегодня эту партию возглавляет его дочь Марин Лё Пен. быстро закончилась, мини-кризис национального сознания завершился без кровопролития. Истосковавшаяся по «справедливости» молодёжь (мондиализация уже имеет привкус вчерашних щей), восторженно повизгивая, геройски и с песнями бросилась защищать республику, голосуя за «нормальных» правых.

По поводу песен и героизма: Кузя там был, в толпе. Беззвучно открывал рот под звуки «Марсельезы», смотрел на возбуждённых людей, сравнивал с Москвой девяносто первого года. Факт Кузиного присутствия в эпицентре этих событий объясняется просто. Последнее время он как бы состоял при одном энергичном молодом артисте. Молодой и энергичный многим давал заработать, в том числе и Кузе. В его радиотелевизионной передаче «артист» Дуплинский смело толкал русскую культуру французским обывателям и, что самое удивительное, тот ему за это ещё и платил. Делал ли это он из симпатии к Кузе или по какому-то сложному геополитическому расчёту, мы пока сказать не можем, будущее покажет.

Так вот, когда весь «шестиугольник» 5 5 Hexagone – шестиугольник, фамильярное название Франции. заколыхался, как желе на тарелочке, от этих политических катаклизмов, Кузиному благодетелю пришла в голову мысль собрать на эспланаде у Трокадеро парижскую интеллигенцию и сочувствующую ей публику.

На какой предмет? Как бы сказал украинский поэт: «Шобы они уси разом заспивалы ту самую „Марсельезу“, и шобы та писня у этого самого Лё Пена колом у горле встряла, нехай он ей подавится». В не столь отдалённые времена собрать такую толпу знаменитостей за три дня и мечтать не могли, а сейчас всем по интернету одни и те же три слова послал – оно и вася.

Дело было не где-нибудь, а, как уже было сказано, в самом Трокадеро. Кузиному покровителю стоило только бровью повести, ему бы и Лувр отдали под пикник с его участием. Когда Кузя, морда лопатой, протиснулся за заграждения в огромный зал, первым, кого он увидел, был «Я-о-тебе-говорил», сокращённо – Яотего. Этот индивидуум был таким же хроникёром, как и Кузя в той же передаче и у того же покровителя. Он делал пятиминутную рубрику под броским названием «Письма с моей Мельницы». Слово «мельница» – так удачно совпало – является не только корнем его французской фамилии Мулино, но также и названием романа Альфонса Доде, который каждый второгодник во Франции знает наизусть. Целую неделю Яотего мотался по выставкам и салонам, а в пятницу рассказывал и показывал в лицах, чего насмотрелся. Часто оказывалось смешно. В этот ясный парижский день он оделся, как обычно, городским сумасшедшим: соломенные волосы начёсаны высоко и в разные стороны, озабоченный голубой глаз, кафтан люрексный цвета пьяной вишни поверх застиранной маечки с блёклым портретом и подписью: «Nestor Makhno le cosaque libertaire – 1888—1934». Сам в лиловых шортах. На волосатых ногах жёлтые бутсы до середины сухой икры. Лет мальчику за полтинник, он чуть моложе Кузи будет. Яотего своё прозвище на слух узнавал, но не интересовался его значением по-французски. Облобызавшись, он завопил Кузе в мочку уха: «Дуй на террасу через этот зал, все наши уже там!». Он впихнул Дуплинского в небольшой салон с баром и закрыл за ним дверь.