Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга первая

– Свят, свят, свят, – испуганно закрестилась женщина. – Кто ж про такие страсти-то говорит на ночь глядя?

– А про что тогда Вы говорите?! – закричали мы со Светкой одновременно.

Секлетея Потаповна смутилась и стала теребить воротничок на платье. Повисло неловкое молчание. Мы упорно сверлили взглядами нашу хозяйку, когда из окошечка часов прозвучал голос кукушки:

– Вот, тетенька. Ребята-то, видать, не из наших краев. Они о баловстве ни сном ни духом не ведают, а Вы их неприличием стращаете.

– Да я и сразу подумала, что из дальних мест они, – вздохнула Секлетея Потаповна. – Одеты уж больно чудно. Девчонки-то, глянь, в штанах – где такое видано? Да у нас бы батюшка в церкви за подобный вид… – ох, и подумать страшно! И волосы у обеих стриженые, а не в косы уложенные. А мальчишка тоже одет диковинно – хоть и штаны на нем, и тужурка, и рубаха, а все по-иному скроено, не по русскому обычаю сшито. Да и ведут себя они…

– Как же? – вскипела я.

– А чересчур свободно, девонька. Не видать в вас ни страха Божия, ни сугубого почтения перед старшими.

– А оно должно быть именно сугубым? – деловито поинтересовалась Светка. – Нормальная вежливость не подойдет?

Хозяйка неуверенно пожала плечами:

– Да я уж сама ничего не понимаю. Вроде бы учтивые вы, но вот… не говорите тихо, глаза не держите долу, как отрокам надлежит.

– А как это – долу? – полюбопытствовал Иноземцев. – И кто такие…

– Отроки? – вмешалась Ковалева. – Это, Санечка, в старину так подростков называли, Ну, тинейджеров, понимаешь? А долу – это значит то, что мы в разговоре со взрослыми должны глаза опускать и пол разглядывать.

– Зачем? – поразился Сашка.

– Да затем, что дети перед старшими всегда должны быть тише воды ниже травы! А то и порядку никакого не будет, – Секлетея Потаповна даже ладонью по столу пристукнула.

Сверху слетела кукушка и уселась на скатерть. Быстро вертя кругленькой пестрой головкой, она с любопытством оглядела нас и спросила:

– А что, судари, в ваших местах разве не так? Чему вы удивляетесь?

– Нет, – осторожно начала я, – не совсем так. Но только не в наших местах, а в нашем времени…

– А в каком? – встрепенулась Маврушка.

– Дело в том, что мы живем в начале 21 века. У нас тоже принято уважать старших, но… – я мучительно старалась подобрать нужное выражение.

– Но листом перед ними не стелиться, как моя бабушка говорит, – дерзко заявила Светка.

– О-о! – Сашка показал Ковалевой большой палец и перевел дух.

– Как же это? – встрепенулась Секлетея Потаповна. – Разве у вас родители не имеют над чадами своими полную власть? Нешто им дети смеют возражать?

– Ну… Иногда смеют, если чувствуют свою правоту, – вступила я в разговор. – Вот я, например, всегда прямо говорю маме и папе все, что думаю. И меня они за это не ругают. Просто объясняют, в чем на самом деле суть проблемы. А дальше я думаю своей головой. Зачем мне перед родителями покорной дурочкой притворяться? Я ведь их не боюсь, а люблю и уважаю.

– Ишь ты, – задумалась наша хозяйка. – Так-то оно, вроде, и правда лучше. Значит, там у вас, в 21 веке, никто перед родными не трепещет? И совсем страха в семье нет? И отроки с отроковицами свободно разгуливают где хотят и с кем хотят?

Мы переглянулись. Как объяснить ей, этой доброй и, в общем-то, милой женщине, что и у нас далеко не настолько хорошо, как можно представить? Что не у всех детей такие родители, как у меня? Что многие из взрослых пьют, и не заботятся о своих детях, и морят их голодом, а то и вообще отказываются от наследников и отдают их на воспитание государству? Тогда, действительно, лучше бы их сыновья и дочери опускали перед родителями глаза! Но отцы и матери детей своих любили бы и не бросали на руки чужим людям! Сашка прерывисто вздохнул. Наверное, вспомнил, что совсем недавно, до приезда его отца с Севера, в семье Иноземцевых тоже было неблагополучно: Санина мама не особо помнила о сыне, и он выуживал из урн недоеденные пирожки, чтобы хоть как-то заглушить голод…

– Молчите? – усмехнулась Секлетея Потаповна. – Значит, и у вас, через столько-то годов…

– Погодите, тетенька! Дайте, я спрошу, милая! – голос Мавры дрожал от волнения. – А замуж как у вас выдают? По родительской воле или иначе?

– По-разному бывает. Но обычно иначе, – дипломатично объяснила Светка.

Секлетея Потаповна подалась вперед с явным интересом, а Мавра, стуча коготками о стол, тут же оказалась перед самым носом у Ковалевой. Ха, теперь-то кукушка явно не считала нас сумасшедшими!

– А-а… как оно, иначе-то? – прошептала птица.

– У нас принято выходить замуж по любви. Желательно, конечно, чтобы и родители одобрили. Они же в жизни детей – самые главные люди.

– А если не одобрят и захотят за другого выдать, старого да постылого?

– У них ничего не получится. Если девушка и парень хотят пожениться, им никто этого запретить не может.

Мавра, как пух, взвилась в воздух и стала чертить круги под потолком. Язычки пламени на свечах заколебались, грозя потухнуть.

– Вот, тетенька! Вот, родименькая, как оно будет-то через сотню с лишком лет! А Вы меня за Петра Силыча выдать хотите, за седую бороду окаянную! И не жаль Вам меня, сиротинку несчастную! – кричала кукушка.

– Цыц, оглашенная! – сердито отозвалась Секлетея Потаповна. – Забыла, племяннушка, что не кто другой, как батюшка твой, царство ему небесное, просватал тебя за Петра Силыча? А родительская воля – закон, и ты ее сполнять обязана.

Женщина вздохнула и неожиданно прибавила:

– Хоть и правда, жаль мне тебя, молодую да веселую. У жениха твоего нрав-то уж больно крутой. Чуть что не по нему – так…

– А сколько ему лет? – деловито поинтересовалась Светка.

– Да всего-то шестидесятый минул, в силе еще мужчина

Мы со Светкой ошарашенно переглянулись. Вот так жених для хозяйкиной племянницы! Но, может, мы чего-то не понимаем? Хотя ведь если Мавруша племянница Секлетее Потаповне, то она должна быть по крайней мере младше своей тети. А женщине самой едва за тридцать… Ковалева решила выяснить дело до конца и в упор спросила у нее:

– А птичке сколько лет?

– Семнадцатый годок пошел Маврушеньке нашей, пора мне и взамуж ее благословить за достойного человека, согласно братцеву желанию, – нараспев провозгласила любящая тетушка и перекрестилась.

– За достойного?! Которому шестьдесят лет?! – завопила Светка. – Ей еще в школу надо ходить, в десятый класс! А Вы ее за противного старика замуж отдать хотите?

Кукушка мигом слетела из-под потолка вниз и уселась Ковалевой на плечо. Подружка поморщилась: острые коготки больно впились ей в кожу. Но прогонять птичку она, понятно, не собиралась. Уж очень жалко было бедняжку. Секлетея Потаповна изумленно разглядывала нас. У нее, похоже, пропал дар речи.