Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга первая

– Не судите, да не судимы будете, – строго перебил Иноземцева скворец. – Если хорошо припомните, что с каждым из вас произошло, когда вы прибыли сюда, то… Словом, сразу будет понятно, что в этой стране лгать невозможно. И поверьте, вашим врагам сейчас очень трудно – именно из-за их дурной привычки говорить неправду. Повтор-ряю для особо упр-рямых: зр-ря сюда не попадает никто. Зар-рубите это себе на носу! И вообще, др-рузья мои! Не засиделись ли вы здесь, на гр-ранице Нелживии и остального мир-ра? Впер-ред, без стр-раха и сомненья!

Кирилл мощно взмахнул крыльями и взлетел. Немного покружившись над нами, он снова крикнул: «Впер-ред!» – и скрылся из глаз.

Скворец был прав – мы все ясно сознавали это. Но – медлили. Страшно нам было, понятно? Что это за страна такая, где и соврать нельзя? И что, интересно, сейчас происходит со Щукой и его компанией? Вопросы, как горячие угольки, вертелись на языке, и узнать ответы на них очень хотелось. Но это было невозможно. С другой стороны, и торчать тут дольше тоже не имело смысла. Надо двигаться…

– Впер-ред! – прокаркал Иноземцев, передразнивая скворца. – Подор-рвались и побежали, др-рузья мои!

– Смотрите, – удивленно прошептала Светка, повернув голову вправо.

Мы с Саньком взглянули и замерли. Через зеленый-зеленый луг, только что совершенно пустой, пролегла серебристо-белая ковровая дорожка. Конец ее терялся где-то вдали, под деревьями леса. Нас явно приглашали начать путешествие! И даже любезно указывали направление. Сашка вдруг хихикнул и спросил:

– Слушайте, девчонки, а вам это ничего не напоминает? Или вы такие умные, что уже мультики не смотрите? А я вот недавно видел один. Там…

Иноземцев не выдержал и захохотал. И я сразу вспомнила! Ну, конечно…

– «Вовка в тридевятом царстве»! – опередила меня Ковалева. – Там перед маленьким дурачком тоже дорожка расстелилась, когда он в сказку попал. Вот теперь и мы в какое-то царство попремся. Но вспомните, что с этим Вовкой случилось! Просто жесть. Чуть голову ему, глупому не отрубили.

Иноземцев ехидно спросил:

– А почему тот парень – дурачок? Подумаешь, конфеты любил и задачки решать не хотел! Ты, Ковалева, умная, а сейчас тоже как миленькая по коврику почапаешь. Потому что нельзя не идти, девчонки.

– Ясное дело, Санечка наш ненаглядный, – пропела Светка. – Без тебя бы мы не догадались!

Иноземцев покраснел. Ха, еще бы, «ненаглядный»! Будешь знать, как балбесов защищать. Хотя мальчишка прав, мы сейчас не лучше того Вовки. И сюрпризы нас ждут там, вдалеке, не чета сказочным.

Но Санек уже ступил на край дорожки. Кажется, наш друг не сомневался, что мы последуем за ним, и не оглядывался назад. Что ж…

Мы со Светкой, взявшись за руки, подошли и встали рядом с Иноземцевым. Мягкий ворс пружинил под ногами. Светлая, прямая как струна полоска впереди звала в неведомое. Санек, сильно хромая, устремился через луг к лесу, и нам еще пришлось его догонять!

Да, удивительная местность окружала нас! «Разве могут существовать в природе такие звонкие краски?» – думала я, любуясь нежными переливами изумрудной травы. Светка, шагая рядом, улыбалась и смотрела вверх, в яркую синеву неба. Иноземцев, похоже, не замечал красоты и безмятежности окружающего нас мира. Он тревожно вглядывался в сумрак леса, уже приблизившегося к нам.

Вот мы и вошли под его своды. Кирпично-красные, без единого темного пятнышка стволы сосен легко возносились ввысь. Зеленые иглы усыпали все вокруг и пахли свежо и остро…

– Смотрите, тропинка! – Сашка указал куда-то влево.

Действительно, здесь хвоя была словно слегка утоптана; узкой стежкой вела она в глубь густого ельника, открывшегося подальше, в ложбинке. Мы бегом устремились туда. Елки расступились, и открылась круглая поляна. Все застыли в изумлении. Как, оказывается, быстро привыкаешь к непривычной, но светлой красоте, разлитой вокруг! Чудесная страна Нелживия уже успела – подумать только! – так понравиться нам, что… Довольно большой двухэтажный дом, стоявший на полянке, – показался и мне, и моим друзьям страшно некрасивым, даже уродливым. Подобных особнячков старинной постройки много у нас в Омске – даже в центре города они встречаются довольно часто. Нижний этаж у домов каменный, а верхний – бревенчатый. Проходя мимо такого особнячка, стоящего на современной улице, я всегда чувствую исходящий от него совершенно особенный, мирный, дореволюционный дух. По правде говоря, старинные дома выглядят очень мило. Но вот тот, что стоял перед нами, был непривлекателен. Каменный ярус дома пошел трещинами, в которых вырос мох. И вообще особняк был какой-то словно бы пузатый, грязно-желтый. Верхний, деревянный этаж смотрелся еще более мрачно: толстенные бревна, из которых он был сложен, сильно почернели и покосились. Справа от выщербленного крыльца спускалась с крыши заржавленная водосточная труба, неприятно скрипевшая на ветерке. Окна в доме были узкие, будто полуслепые, хотя и довольно часто расположенные. Через распахнутую дверь доносился птичий гомон. Это старое, дряхлое строение казалось здесь настолько лишним, что мне мгновенно захотелось: пусть оно исчезнет!

Но особняк, разумеется, и не думал исчезать. Стоял себе, лениво щурясь на нас скучной чередой маленьких окошек и вроде бы недоумевая: кто мы такие и как сюда попали? Вдруг изнутри дома раздался отчаянный женский крик:

– Стойтя! Куда вы, окаянныя, опять полетели? Не пущу я вас, и не проситя!

Из дверного проема выпорхнула стайка маленьких желтых птичек. Зависнув в воздухе на несколько секунд, они унеслись. Как оказалось, не слишком далеко. Мы увидели, что желтенькие комочки беспорядочно расселись на ветвях высоких елей вокруг поляны. На крыльцо выскочила полная тетенька с красным от негодования лицом. На ней было вкось надето смешное старомодное платье, а соломенная шляпка с лентами лихо заломлена на затылок. В дрожащих руках женщина сжимала кружевной зонтик. Быстро оглядевшись, она запричитала:

– Миленькие вы мои! Опять меня, несчастную, оставили! Одну- одинешеньку распокинули…

– Это Вы о птичках? – решила я вступить в разговор.

Женщина вздрогнула и выронила зонтик. Забавно было смотреть, с каким изумлением она воззрилась на нас, стоящих у крыльца. Даже, кажется, рот приоткрыла от душевного потрясения. Наверное, с минуту тетенька рассматривала нашу троицу. Наконец неуверенно протянула:

– Да, детки. О них я печалуюсь, о канареечках моих. Опять, сердешные, снялись да упорхнули, бедняжки неразумные! О-о-о…

Женщина завыла низким голосом и заломила руки. Иноземцев, не терпевший слез, быстро сказал:

– Ладно Вам уже кричать-то! Вон они, бедняжки Ваши, на елках сидят. Ничего с ними не сделалось.