Яни Эш - Зеркало Умбры

– Но когда вы меня увидели, вы сказали…

– Что ничего не вышло, да. Потому что я увидел твое лицо. Именно это лицо на страницах каждой книги. Я скорее лица собственных детей забуду, чем твое. Твое нарисованное лицо, твое искаженное страхом детское лицо, твое счастливое лицо во сне.

Я видел, как ты делала первые шаги, как мама возила тебя на санках зимой вокруг дома. Почему я застрял именно на этом фрагменте среди бесконечного калейдоскопа прочих? Твои невеселые школьные годы, еще более невеселые годы в универе, друг, который тебя изнасиловал в 15 лет и которого ты простила. Бесконечные переезды, случайные связи, бурное хаотичное творчество в стол, смерть сестры, разрыв с отцом, первая синесцена…

Не спрашивай, почему.

Я понятия не имею, что у тебя за отношения с Сетью. Но я хочу просто сказать тебе, что Умбра так просто тебя не оставит.

– Надеюсь, вы что-то перепутали.

– Я думал, что сошел с ума. Умбра впивалась в нутро, знаешь… выдирала с корнем самое сокровенное. Душила меня. Перманентно, без остановки душила на протяжении многих лет.

– Но при чем тут я?

– Ты действительно ничего не помнишь?

– Что я должна помнить? Вы, похоже, и правда путаете меня с кем-то!

– Или ты каким-то чудесным образом смогла не только сбежать, но и забыть весь этот кошмар.

– Мне очень жаль. Я не знаю, что за явление, с которым вы столкнулись, но поверьте: за полтора года регулярной работы в Сети я ничего подобного не встречала.

– Из всего того ужаса, что там происходит, я сумел четко распознать две вещи. Во-первых, эта Умбра умеет мыслить.

– А во-вторых?

– Во-вторых, она очень тобой недовольна.

Ивана била мелкая дрожь, словно он только что сошел с электрического стула. Я решительно поднялась на ноги.

– Спасибо, что предупредили. Буду настороже.

– После того, что они сделали в редруме, им следует оставить тебя в покое. Возможно, после моего визита ты будешь проклинать меня и то… что я заставил вновь об этом вспомнить.

– Да о чем вспомнить?! – не выдержала я. – Что еще за редрум?

Иван посмотрел на меня изнеможенно.

– Ладно, Оля. Все в порядке. Мы живы и здоровы, правда?

Могла ли я сознательно вычеркнуть из памяти какое-то важное событие? Возможно, настолько жуткое, что жить с ним казалось невыносимым. Могла ли я зайти в свою Чеширскую линию и сознательно вырезать кусок воспоминаний, чтобы потом не иметь даже ни малейшего понятия о том, что было?

Чем больше я думала над этим, тем сильнее начинала болеть голова. Если предположить, что это так, значит, как минимум нашлись основания. Значит, искать ответ в белых пятнах воспоминаний опасно. Никто не станет кромсать свой код без надобности.

Однако, даже если предположить, что все это так, меня никогда не звали Ольгой. Я Кира Ницке. С самого рождения.

Кира Николаевна Ницке. Третья группа крови. Резус плюс.

– Ладно, – говорю. – Вы правы. Главное, что мы живы и здоровы сейчас. Идемте завтракать?

– Да, если позволишь. А потом буду благодарен, если разъяснишь, где здесь ближайший автобус, чтоб добраться домой.

– Куда домой?

– В Фанагорею, куда ж еще?

– Но…

Я медленно отступаю назад и запинаюсь о камень. Иван смотрит на меня без единой крупицы сомнения.

– Что «но»?

– Фанагорея, которая в двухстах километрах отсюда?

– Ну да, – произнес он, однако, судя по взгляду, уже не так уверенно. – Ты сама так сказала.

– И у вас там жена? Дети? Работа?

– Да, верно, – хмурится Иван. – А в чем, собственно, дело? Ну да, за месяц моего отсутствия про работу уже нельзя точно сказать, но жена вряд ли успела найти другого.

– Вот как. Ну ладно, сейчас разберемся.

Я ни хрена не понимаю! Что за чушь он несет?

– Ну-ка постой, – он не дает уйти, встав между мной и единственным плоским камнем, по которому можно подняться. – Что это ты так занервничала?

– Ну просто… – протянула я. – Понимаете…

Мне следовало подумать. Подумать подольше. Поднять навыки общения с Юджиным, которому никогда нельзя напрямую сообщать плохие вести. Мне следовало собрать в голове все самые мягкие слова для того, чтобы убедить этого человека сохранять спокойствие. Но, как назло, меня вновь накрыл опустошающий ступор. Когда ничего, совершенно ничего путного не приходило в голову.

– Фанагорея давно заброшена, в ней никто не живЕт уже два года, – сказала я. – Понятия не имею, о чем вы говорите.

Слова сами слетели с языка, и я тут же осознала, что тактика молчания все же эффективнее. Иван если не ждал этих слов, то, безусловно, боялся в глубине души чего-то подобного.

Потому что он поверил мне практически сразу.

– Они предупреждали. Умбра предупреждала, – шептал он, бешено бегая глазами по песку. — Это все из-за твоего побега. Ты не должна была от них убежать.

Надо было убираться. Нестабильная психика Ивана сейчас вела себя не лучшим образом.

– Стойте, стойте, подождите! – я старалась говорить как можно спокойнее. – Угомонитесь, сейчас разберемся, хорошо?

– Что ты им сделала? – порезанное лицо Вербового искажала гримаса страдания. Если бы сейчас зафиксировать его состояние для синесцены, можно было бы создать серьезное оружие массового поражения. – Что ты натворила?!

– Успокойтесь! Пожалуйста! Вы меня пугаете!

Никогда не понимала, как себя вести в таких ситуациях. Вот и сейчас. Просто в какой-то момент стало ясно, что новость о Фанагорее привела Ивана в бешенство. А потом он схватил меня за шею. Я помню, как закричала, как оказалась в воде, под водой, а потом уже сложно сказать, как все было.

И знаете, когда нет времени на осознанные мысли, глаза как будто стремятся зафиксировать как можно больше напоследок. Время словно растянулось как резина и в этом бесконечно эластичном вакууме замерло крошечным насекомым в капельке янтаря с лентой кинофильма перед глазами. На скале бледнела надпись. Бордово-черная с мелкими подтеками:

Volume 29

S[нечитаемо] 3

W[нечитаемо] 2

Я бесконечно помню это одно-единственное мгновение, растянутое на такой длительный срок, что его действительно проще рассматривать в виде череды кадров. То ли сменяющих друг друга, то ли нет. Вот я толкаю обидчика коленом по носу. А в следующем кадре уже вырываюсь из его узловатых ручищ и плыву прочь. Каждый гребок, каждый сигнал мозга в мышцы, предшествующий гребку, — отдельный кадр.

Я дискретно и неумолимо плыву к крутому утесу за холмом. Взбираюсь на камни и бегу, как не бегала еще никогда.

__________6. СОРОК ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ

Самый офсетный из всех офсетных миров, что мне доводилось посещать, кажется, размыкает объятия. Дай мне вдохнуть унцию обычного кислорода, без электрической радужной проволоки, без искристой музыки и ритуальных танцев.