Яни Эш - Зеркало Умбры

Ведь счастья не должно быть слишком много, а не то я растворюсь в нем окончательно. Счастье — это дозированная водичка в холодных пластиковых стаканчиках, которая иногда заливает мерцающие угольки в глубине.

Как это было? Как в кино.

– Мне кажется, будто мы стоим у истоков формирования новой фэшн-индустрии!

– Подпольной фэшн-индустрии!

Валера Ткачев листает огромную и жуткую гугл-таблицу на компьютере с сияющей разноцветной клавиатурой. Еще двое — Юджин и серьезный мужчина Борис, которому для завершения образа явно не хватает сигары, – пакуют мерч в пакеты.

– Найдите эльку! – футболку размера L.

Но я не могу, хотя очень хочу помочь.

– А там, в другой комнате обезьянки шьют. И эту партию мы отправляем куда-то в Штаты, а эту — в Катманду.

Сколько бы они ни разбирали эти футболки — футболок становится только больше. Они респаунятся прямо из недр дивана. Запечатанные пакеты постепенно заполняют половину всех доступных плоскостей, а затем переползают в центр. Я танцую со здоровенным бокалом апельсинового сока. Все окна и кирпичная кладка мокрой улицы танцуют вместе со мной. Наверное, однажды я перестану их бояться, этих людей.

А еще (маленький спойлер) в конечном итоге они меня примут.

Потом просыпается Пандора. Наша работа за время ее сна перешла из состояния «пандастагназис» в состояние «хаусокинезис». Мы развернули деятельность площадью с целую квартиру.

– Почему не играет пиздатая музыка? – спрашивает Юджин и включает Петрика Путяху. – Артхауса в хату!

– Вот есть ленивая парочка: Юджин и Кира, и у них есть активный Ткачев, – говорит парень с восточным разрезом глаз. – А есть ленивый я. И у меня такой же ленивый менеджер, который нашел себе еще более ленивого зама. Вот, наверное, почему у нас все идет через хуй.

Легким движением носа Юджин повышает свою производительность почти вдвое. А мы продолжаем веселиться, танцевать и есть мороженое.

Мы читаем письмо фаната. Ему нужен автограф на футболке, но есть один нюанс. Вместо сопроводительного сообщения он оставляет целый, блин, квест на несколько абзацев, сопоставимый по размеру с неплохой такой пастой.

«Оставь автограф в каком-нибудь видном месте, но при этом чтобы не слишком видном, чтобы не выглядело кричаще, надпись сделай не очень большой, но и не очень маленькой. Оглянись вокруг и напиши три любых слова, которые увидишь вокруг себя и которые наиболее точно отражают твое нынешнее состояние. Если можно, пароль от архива со следующей синесценой, но если нет, то хотя бы ее название, ну или пожелание для меня в виде небольшой загадки…» Я, к сожалению, не помню концовку, так как здесь мы уже загибались от хохота.

Что может быть лучше, чем веселиться и смеяться, не боясь, что тебя за это осудят? Найти общество, которое принимает тебя, — разве не потрясающе? Вот какое счастье на вкус, когда оно прикасается к губам.

Я пытаюсь объяснить Ткачу, почему так важно мне именно сейчас войти в зеркало и запечатлеть это состояние для синесцены. Со мной такого никогда не было прежде, и я знаю, что больше не будет.

Дита Редрум поет для меня, когда я практикую магию с предметами. Океан маленьких вещей, каждая из которых тоже хочет быть частью чего-то большего. Поэтому я раскладываю их по смыслу, чтобы похожие вещи оказались с похожими. Это очень удобно: посуда оказывается с посудой, а мусор — с мусором. Никогда еще всем этим вещам не было так тепло. Сегодняшним вечером я примеряю дар Юджина: снижать энтропию вокруг себя. Но по иронии судьбы я люблю растущую энтропию. Люблю властвовать над хаосом, а не приводить его к порядку.

Зато здесь так тепло, как никогда не бывало, ведь здесь, в царстве потомков Кая и Снежной королевы, как будто стали чуть-чуть теплее две самые холодные льдинки — мои собственные глаза.

Я нахожусь внутри, и я смотрю с улицы на девочку за стеклом. Ей больше не холодно. И не будет по крайней мере ближайшие шесть часов. Вот какое счастье на вкус.

Лиловое.

Сцифоидное.

Доверительное.

Это был день, когда я впервые осознала, как далеко мы зашли. Не на концерте днем ранее, где PANDA представила уже третью по счету синесцену. И не после него, когда фанаты около часа не давали Пандоре выйти, требуя автограф.

Понимание того, как далеко мы зашли, появилось, когда мы паковали в пакеты мерч. Бесконечные футболки с нашим лого ждали своего часа, чтобы отправиться навстречу к тем, кого нам уже удалось согреть.

Эти люди не видели моего лица, но именно моя работа сделала их чуточку счастливее.

Двести тридцать тысяч подписчиков в группе. Полторы тысячи зрителей на каждом концерте. Почти триста проданных футболок в первый день.

Мы неслись так стремительно, что дух захватывало.

Помню, мы с Ткачом уже перед сном сидели на подоконнике и, свесив ноги вниз, допивали вишневый блейзер. Почти год назад. Сентябрь еще не успел принести с собой холод и комаров: мы будто впитывали теплоту из воздуха.

– Нужно десять синесцен. Их можно будет продавать на тунце как самостоятельный продукт. Надо успеть сделать это сейчас, потому что правового статуса у нас пока нет. И документы на товарный знак рассматривают полгода.

– Ничто не пугает меня так, как бюрократия.

– Этим даже голову не забивай. Я вообще думаю, может, как-нибудь исхитриться и сделать патент?

– Исключено, – качаю головой. – Тогда придется раскрыть механизм создания синесцен, а без него они — простой аудиоряд.

– Это не важно. Перед нами сейчас и так все дорожки открыты.

Никогда не видела Ткача таким воодушевленным. Обычно он не снимает маску серьезности, потому что в этом калейдоскопе событий серьезность и ответственность — его единственные ориентиры.

Но тогда… В тот вечер он выглядел по-настоящему счастливым.

– Десять — это очень много, – сказала я тогда. – За год справлюсь, но быстрее — вряд ли. Плюс нам ведь теперь нужны семплы Пандоры, раз мы решили делать акцент на нее.

В отличие от Юджина Ткач иногда демонстрирует чудеса тактичности. Я ведь даже не вкладывала в голос обиду, а он каким-то образом просек.

И обернулся в комнату, где Пандора заливисто хохотала, играя с кем-то в щекотку и разливая при этом пиво на кровать. Ее блестящие темные волосы разметались по пледу и наэлектризовались, как если о воздушный шарик потереть.

– Кира, – сказал Ткач со вздохом. – Это всего лишь коммерческий ход. Мы не можем раскрывать миру тебя как создателя синесцен. Подумай сама! Сразу начнется: а как, а законно ли это, а тестировалось ли это? Ты и сама не представляешь, как те, кто изрядно хлебнул славы, мечтают о тени.

– Мне все равно, Валера, – говорю. – О чем мечтают другие. Я должна быть на ее месте.