Яни Эш - Зеркало Умбры

Первым отвечает, как ни парадоксально, осязание. Покалывают кончики пальцев, конечности становятся невесомыми, а кожа — легкой как перышко. И вам будет казаться, что это огромное счастье, что вы родились человеком и у вас такая чудесная, волшебно нежная, невесомая кожа, так приятно прилегающая к внутренним тканям. Вообще синестетический вход — очень радостное, восторженное переживание, пусть и не очень глубокое.

Дальше у всех по-разному. Кто-то начнет чувствовать вкусы ярче обычного. Ощутит, например, что внутренняя поверхность щек невероятно притягательна. Особенно для языка, что по счастливой случайности оказался в архитектуре тела рядом со щеками.

А кому-то покажется, что звуки вокруг наполняются неведомыми ранее оттенками.

Спустя еще несколько минут практически любой сможет легко разложить перед глазами звук на фрактально-дышащий спектр, где каждую отдельную ноту, каждую ее грань и «последствия» влияния на соседствующие ноты можно будет детально рассматривать с любого ракурса.

Все это системное восприятие практически сразу перестанет выглядеть удивительным. Вам будет казаться, что это настолько же естественно, как дышать.

Обманчивое чувство единения с миром может на первых порах заставить думать, будто синесцена активирует некие скрытые резервы организма. Но, уверяю вас как создатель сего неземного удовольствия, нет.

Последним «входит» зрение. Несмотря на различную окраску всех моих синесцен, я привлекаю единую для всех зрительную составляющую из своего не очень богатого, но вполне исчерпывающего опыта кислотных путешествий.

Цвета не только становятся насыщеннее, они обретают глубину. Начинают пульсировать от переполненности своими красками и от счастья, что их наконец-то освободили из неподвижного плена.

Движение воды и воздушных потоков упорядочится невидимым прежде танцем, и вы будете поражены тем, что не замечали этого раньше. То, что вам нравится, станет еще красивее, еще целостнее, еще понятнее.

Успешный вход в синесцену всегда ознаменован одним господствующим состоянием.

Состоянием полной, исчерпывающей и переполняющей до краев гармонии с миром.

Именно тогда наступает второй этап — непосредственно «тело» сцены. Когда откалиброваны все пять каналов восприятия, мы приступаем к перегонке эмоций. Каждая синесцена — это произведение искусства, где каждый орган чувств будет транслировать собственный фрагмент от общей удивительной картины.

Моя последняя синесцена, «Признание», — самая мощная по своему спектру воздействия.

Для ее создания было взято немыслимое чувство всеобщего признания и благодарности, когда на одном из концертов Ткач разрешил мне выйти на сцену.

Юджин объявил на весь зал, что без меня ничего бы не вышло. И полторы тысячи человек взревели овациями. Я стояла там всего сорок четыре секунды, но каждая эта секунда — невосполнимая часть моего самого счастливого воспоминания.

Все эти люди смотрели на меня, переполненные счастьем и восторгом от прикосновения к тому, что я сделала для них.

Поэтому впоследствии я взяла эти сорок четыре секунды за основу своей грандиозной работы.

Когда синесцена переходит к основной части, вокруг нет ни единого неподвижного элемента: все переполнено воплощениями счастья, через которое я прошла на том концерте. Каждый крошечный дух воздуха гладит меня по рукам, лицу и телу, чтобы выразить благодарность. Спасибо, что ты здесь. Что ты есть. Что пришла к нам в гости и сотворила магию.

Каждая капля дождя летит вниз, чтобы стать ко мне ближе. Каждый холодный поцелуй — это самое теплое признание в любви.

Потому что все они со мной: мои друзья со всех уголков этого невидимого пространства вокруг. Их любовь дает мне силы не сдаваться и становиться лучше с каждым днем, чтобы привносить вокруг себя гармонию и красоту.

Здесь пригодились мои художественные навыки — каждый из этих элементов был заранее создан на компьютере. Отрисован и оживлен вручную.

Кульминация, которая хоть и длится в общей сложности около минуты, это квинтэссенция пережитого опыта, когда удовольствие делается настолько сильным, что кажется невыносимым. Мы сокращали этот момент до десяти-пятнадцати секунд, но здесь, в «Признании», он длится целых сорок четыре.

Дальше идет выход.

Технически выход — самый сложный и ответственный этап из всех. Необходимо провернуть все так искусно, чтобы человек не почувствовал резких перепадов состояния. Иначе это может привести к шоку и длительной депрессии, если тут пустить дело на самотек.

Оно медленно отдаляется, но не убегая и не прощаясь. Каждое из этих крошечных созданий, что наполняют твою синесцену, на самом деле остается рядом и обязательно будет ждать тебя в гости снова.

Кожа постепенно ложится отдыхать от пронзающего ее тягучего, невыносимо приятного электричества. Вкусы утихают, звуки собираются в те простые и понятные человеческому уху семплы, что мы привыкли воспринимать каждый день. Запахи и визуальные образы вплетаются в нормальность окружающего пространства.

В итоге на выходе вы чувствуете не грусть-разочарование, что мир снова стал бледным, а торжественное возбуждение от того, насколько он полон и красив сам в себе.

Я вынимаю наушники и несколько минут глубоко дышу, словно вынырнув из теплой ванны.

Синесцена никогда не отпускает сразу: ее отголоски будут с тобой еще несколько дней, чтобы не дать разувериться в своей честности.

Так уж повелось: ни одна синесцена не скажет тебе то, что ты хочешь услышать, если в глубине души ты знаешь противоположную истину.

Однако только что я нарушила свое же главное правило. И вышла сухой из воды.

Сердце отбивало медленный спокойный ритм. Мне казалось, будто я вся — одно сплошное сердце. Так, наверное, я пролежала еще минут десять, пока не услышала сквозь нарастающий шум дождя стук, доносящийся снизу.

Кажется, это Юджин стучит в мою дверь.

Я бы не полезла обратно, будь вместо Юджина кто-то другой. Но Пашка ведь спокойно примется за силовое решение проблемы, если я не открою по-хорошему.

Вот почему ящик с песком мы убирать не стали. Юджин и сам прекрасно все понимает.

Я спускаюсь вниз, чтобы недовольным голосом спросить, что ему надо. Хотя от обиды не осталось ни следа: синесцена все смыла.

Юджин выглядит подавленно и смущенно. В него в руках тарелка с хорошо прожаренным мясным медальоном, поверх которого кетчупом написано: «Прости».

Мы смотрим друг на друга несколько секунд, потом я молча ставлю тарелку на стол и обнимаю Юджина крепко-крепко. Так мы стоим еще несколько минут.

А потом Юджин говорит, что у него есть для меня хорошая новость.