Яни Эш - Зеркало Умбры

Я отшатываюсь, потому что не могу удержать равновесие. Он не сильно ударил, но попал прямо в ухо.

– Не подходи ко мне!

– Кира! – он подходит, пытаясь приобнять за плечи. – Ладно тебе, прости. Я не должен был тебя бить. Сорвался. Извини!

Я отстраняюсь, но он сильнее. Они всегда сильнее, тут ничего сделаешь. Тогда уже бью я. Прямиком в солнечное сплетение. И, вырвавшись, бегу наверх, под аккомпанемент лавины ругательств.

Юджин лучше всех знает, какая я сука и неблагодарная тварь, а когда зол, процент всевозможных грехов за моей спиной возрастает вчетверо.

С ним такое нечасто. Он хороший человек, просто Сеть как-то раз решила проверить его на прочность. Так иногда случается с теми, кому не хватило первого раза. Юджин до последнего не верил, что природа обделила его даром проходить через зеркало. Туда, где я чувствую себя как рыба в воде.

Запираю дверь на три замка. Зеркало Архитектора Муравья в моей комнате. Запечатанное так хорошо, что даже сам Архитектор не открыл бы, будь он жив. Второе зеркало из Фанагореи рядом. Готовое к любым приключениям.

– Простите, – говорю я туда. – Сегодня тусите без меня. Там опять дракон разбушевался.

Иногда мне забавно представлять, что я — принцесса в башне, а Юджин — кровожадный дракон, который стережет меня и наши богатства от чужаков. Ткач тогда — прекрасный принц, который всегда меня спасает.

Жаль только, что в реальности Юджин ни разу не дрался с кем-то, кроме меня, а Ткач со своими разнокалиберными зубами такой же прекрасный принц, как Тилль Линдеманн.

Мы всегда стремимся к повторению уже знакомых сценариев, причем это происходит независимо от желания. Даже Сеть, максимально далекое и не связанное с человеком явление, принимает в нашем присутствии такой вид, какой, нам кажется , она обязана принять.

От этого должно быть спокойно, но меня подобные расклады вовсе не радуют.

А сейчас…

Сейчас меня трясет от обиды, и стены вокруг медленно становятся не такими .

Все осталось внизу. Таблетки, чай, молоко, всё там. Мне уже двадцать один, но я не могу выйти из комнаты, словно мне десять и выйти — все равно что ночью отправиться одной в лесную чащу.

Телефон тут не ловит. Я бы хотела позвонить Ткачу, услышать его бодрый голос, который скажет что-нибудь такое, знаете… «Я сейчас договариваюсь с челиком тут одним, ты прикинь, намутил площадку на два косаря человек!» И мне сразу станет спокойнее.

Даже если небо рухнет на землю и перестанет расти трава, Ткач продолжит заниматься оргработой и умножать число наших обожателей.

Обожателей твоих синесцен.

Обожателей Пандоры Юджиной.

Я вовремя вспоминаю о том, что все четыре синесцены закинуты на плеер, и, наверное, я могла бы рискнуть. Все-таки эти дорожки созданы на основе только моего эмоционального опыта. Моя реакция на них не должна быть парадоксальной, как у тех несчастных ребят.

Однако я все же отказываюсь от этой идеи. В синесцену нельзя входить в плохом настроении: последствия не обрадуют, какие бы эмоции ни лежали в основе.

Синесцена, как мы пишем в инструкции, это способ получения удовольствия. Но ни в коем случае не средство от боли.

На последний этаж ведет лестница, однако мы с Юджиным так и не нашли ключ от ее двери. Выламывать, разумеется, рука не поднялась, однако чуть позже я обнаружила ржавую лестницу, идущую прямо вдоль кирпичной стены.

Находясь у подножия маяка, по этой лестнице не подняться — от нее сохранилась только верхушка. По счастливому стечению обстоятельств до верхушки можно достать из окна моей комнаты, однако этажом ниже, из комнаты Юджина, уже нельзя.

Плюс ко всему я знаю, Паша никогда в жизни при своих-то габаритах не рискнет даже пытаться последовать за мной.

Я сую в карман наушники и распахиваю ставни. Лестница мокрая: тучи опять оплакивают там что-то у себя, а я хватаюсь за узкую металлическую перекладину и взбираюсь по стене на этаж выше. Перебрасываю ноги через росистую ограду и оказываюсь на самом верху.

Здесь как раз люк в полу. Но для уверенности, что сюда никто не проникнет, бывшие хозяева на всякий случай поставили сверху ящик с песком. Я их очень хорошо понимаю. Нет ничего приятнее, чем чувствовать себя в безопасности. Одна из моих синесцен посвящена как раз этому состоянию.

Однако сейчас, под светлым стеклянным куполом, я хочу найти нечто иное.

Я ложусь прямо на дощатый пол, раскинув руки и ноги в стороны. Вода над головой разбивается о мутное стекло, оставляя на моем теле отражения своих нехитрых стремлений. Удивительно, как это все похоже на Чеширскую память. Каждое живое существо точно так же несет в себе частичку общей памяти, пока не придет время завершить движение и слиться в едином потоке с памятью всех остальных.

В Сети.

Мне достаточно нескольких секунд, чтобы решиться. Пока дождь, усиливаясь, начинает громко барабанить о прозрачную крышу и стены.

Никогда не хотела быть сапожником без сапог. Уметь запекать потрясные бараньи ребрышки в вине, но не успевать их попробовать. Рисовать картины, которые придется оставить в закрытой комнате при переезде. Создавать синесцены.

Нет никакого табу. Я их всегда тестирую на себе, перед тем как выпустить на волю. Пугают только последствия, ведь я приехала сюда лечить нервишки, но вместо этого галлюцинации только приумножаются.

Я нуждаюсь в разрядке. И будь оно что будет.

Я думаю об этом, пока первые ноты синесцены номер четыре уже заполняют меня ласково и постепенно. Как вода в ванной постепенно поднимается, обволакивая тело теплом.

Слово «синесцена» происходит от слова «синестезия». Смысл в этом.

Можно было бы пойти прогуляться в поле или на реку, где все то же самое сможет сделать холодная вода. Но риск отморозить себе задницу слишком велик: во время действия синесцены мы практически не ощущаем холода.

Самые первые секунды всегда очень нежные: их предназначение — отмыть с тебя пыль и выгнать из черепушки суету. В первых трех синесценах этого нет: я уже потом начала ставить фильтры.

Если говорить как настоящий ученый, то действие синесцены от начала до конца можно условно разбить на четыре этапа. Первый, тот, что я переживаю сейчас, мы называем «вход».

Длится он буквально минут десять и не содержит самого «тела» эмоции. Скорее служит подготовкой. Как при медитации.

Когда ты входишь, никаких ярких синергических образов твое тело не регистрирует, однако любому тут станет ясно: это не обычная музыка.

На концертах я обычно калибрую данный этап, чтобы ликвидировать воздействие фоновых шумов и сделать поправку на общую эмоциональную окраску зала. Но сейчас такие тонкости излишне: я наедине с дождем, воздухом и моим телом. Мы знаем, как себя вести.