Александр Стребков - Курай – трава степей

шли, покажешь, где у тебя что, а ты Василий потихоньку пока раз- девайся, придём и тебя определим от глаз любопытных подальше. Да… сразу давайте уговоримся на всякий случай ты, Галя говори, что хворый он прибился к тебе, почти без памяти во дворе своём подобрала не бросать же человека на погибель. Уразумела?

– Чего тут разуметь и так всё понятно, я же ещё не совсем дурочка, – сказала Галина немного с обидой в голосе.

На дворе уже начинался рассвет, когда забрав со стола ору- жие, женщины вышли из дома и направились в дальний конец усадьбы.

– Нести то куда эту амуницию? – спросила Галина.

– Вон в тот дальний сарай туда я и лошадь отвела, там пока где-нибудь и спрячем. Слушай, Галка, чего ты вроде как недоволь- ная? Если боишься за себя, я могу, и другое место для парня по- дыскать. Не пропадать же ему. Только скажи прямо не криви ду- шой, не бойся, я не обижусь, как говорят, – кто на что горазд.

– Не мели кума чепухи, я своё отбоялась годов десять ещё на- зад, когда своих всех лишилась, а теперь-то – чего мне бояться? Просто знаешь, – тоска на душе какая-то, а от чего не могу понять. Может этот паренёк… – Вася напомнил что-то, чего я и сама не мо- гу ни понять, ни припомнить – тоска на сердце хоть убей!

– У меня кума у самой на душе кошки скребут, как приехали казаки так места себе не нахожу, кажется, что и Сашка мой сей- час явится; поверь словно рядом возле меня стоит иной раз аж оборачиваюсь.

– Это Люба, у нас от одиночества, а ну, сколько лет и всё са- ми; теперь уже до смерти самим бабский век коротать. Начинаю вспоминать так вроде, как и не жила я эти годы, сижу в этих трущобах, иной раз хочется взять верёвку да на сук.

К тому времени на улице уже совсем рассвело; женщины зашли в сарай аккуратно на пол сложили оружие возле лошади и вздохнули тяжко, словно выполнили непосильную работу.

– Пошли, принесём в вёдрах воды и корму, оружие я потом сама спрячу, – сказала Любовь Филипповна. Управившись с ло-

шадью, Галину отослав определять парня, Любовь Филипповна оставшись одна, принялась искать место, куда спрятать то – как подумала она – от чего лучше всего было бы избавиться совсем. Долго думала стоя посреди сарая, оглядывала углы и стены, на- конец, остановила свой взгляд на старой полусгнившей кор- мушке вдоль стены сарая, где сейчас привязали лошадь. Подо- шла, нагнулась и стала под кормушкой разгребать старый сухой навоз. Проверив, в чём хотела убедиться, встала и пошла из са- рая. Через время вернулась с лопатой в руках, вырыла под кор- мушкой углубление, сложила туда всё оружие, засыпала сухим навозом и разровняла место. Отошла в одну сторону, затем в другую, с разных углов посмотрела на то место, и, решив, что лучше не придумаешь, удалилась из сарая. Войдя в дом, куме сделала напутствие, как лечить раненного, какие травы завари- вать, после чего направилась домой. Последующие дни она приходила на хутор, приносила еду, у дочери брала сухие ле- чебные травы, подолгу разговаривала с Василием, больше рас- спрашивая о Донских последних событиях.

Любовь Филипповна была старшей дочерью в семье Фи- липпа Бережного. После неё в семье рождались ещё дети, но они умирали в младенчестве. И только, когда ей исполнилось четырнадцать лет, выжил мальчик, которого назвали Ваней. Его она, считай и вырастила: нянчила, кормила и воспитывала, ибо родители постоянно были в работе. А через два года родилась ещё девочка, Таней назвали, которая также стала подопечной для старшей сестры. С раннего детства привыкнув к заботам и уходу за детьми, Люба выросла по жизни расторопной на лю- бую работу: боевой и рассудительной и главное доброй по на- туре человеком. В то время до всяких революций ещё было да- леко. Крестьянская жизнь текла мерно и спокойно, в труде и по- те, но это лишь улучшало благосостояние каждой семьи, и на тяготы работы никто никогда не жаловался. Лодыри и пьяницы всегда были и будут в любом обществе, но в Глебовке, если та- кие и имелись, то крайне редко – в минимальном количестве и

к ним народ относился больше снисходительно, чем враждеб- но. В своей общей массе жители деревни как умели хорошо трудиться, так и умели весело погулять в праздничные дни. Ещё во второй половине девятнадцатого века из верховьев рек Хо- пёр и Медведицы в эти края прибыло три семьи Бережных, ко- торые состояли между собой близкими родственниками. В те далёкие времена земли по рекам Хопёр и Медведица входили в земли Великого Войска Донского. С годами родственные ветви разойдутся, фамилия возрастёт по численности в арифметиче- ской прогрессии, многие станут считать друг друга за однофа- мильцев, но немаловажная деталь наследников тех в прошлом переселенцев будет присутствовать в каждом из них. Это – сила воли и доблести у основной массы, которые относились к этому роду. Отсутствие подлости и злости, трудолюбие и семейные традиции. Многие Бережные станут доблестными защитниками отечества, талантливыми руководящими работниками, просто хорошими уважаемыми людьми. Среди них почти не было горьких пьяниц, лодырей и преступников. И как обычно, соблю- дая давнюю традицию в любые времена, семьи жили с достат- ком, иные зажиточно честным трудом всё это зарабатывая. Вот с этого рода и была Любовь Филипповна главная героиня первой части нашего романа.

Всеобщая коллективизация в стране продолжала набирать свои обороты. Если в самом начале компании допускалось лишь добровольное вступление в колхоз и не препятствовало иметь свой земельный надел, а также вести единоличное хозяйство, то спустя время, убедившись, что «Маловато – то будет!» – власть тут же меняла правила игры. Обо всём этом красиво, складно и доходчиво расписано в сотнях тысяч книг времён советов. Там если почитать, так можно подумать, что с приходом этой самой

коллективизации крестьяне вмиг очутились в райской жизни. И если бы они не вступили в колхозы, то их ожидала бы голод- ная смерть, но к великому сожалению получилось как раз об- ратное – вступив в колхозы – крестьяне в тридцать втором и тридцать третьем году стали вымирать от голода. Вначале – стоило бы посчитать, сколько миллионов эти «гении» народа угробили. Если бы их методом, к примеру, строились и создава- лись в своё время Соединённые Штаты Америки то, скорее все- го, там до сих пор ездили бы на быках и лошадях, а поля обра- батывали бы мотыгой. На самом деле в жизни происходило со- всем не так, как описано в книгах времён коммунистического правления. Уже на третьем году коллективизации – «Гении», – которые и в глаза не видели, что такое работать на земле, ус- мотрев и поняв в своём зачинании, что из этого может вовсе ни- чего не выйти, вначале отправили по всей стране агитпоезда. Когда и это новшество не сработало: власть на местах приступи- ла к жёстким мерам. Кое-что вспомнили из прошлых начала двадцатых годов, придумали новые термины и слова, которые звучали обличающее и жёстко: «Кулаки и кровопийцы народа, враги советской власти…» – а далее пошли этапы, расстрелы, Сибирь, голод, массовое вымирание крестьян. Один такой агит- поезд под названием «Октябрьская революция» прибыл и на Кубань. Посещение станицы Кущёвской входило в планы агит- поезда. На этом маршруте делегацию возглавлял один из вож- дей Михаил Калинин, один из активных участников массовых репрессий. В коммунистической пропаганде его назовут: «Все- союзный староста» – он такой же староста, как Малюта Скуратов детский доктор «Айболит» – у Ивана Грозного. Политика этого человека была проста: «Десять человек оправдаем, пожалеем, простим и донесём это до каждого о нашей щедрости и добро- те; сотни тысяч сгноим в Сибири или расстреляем, и об этом знать никто не будет!». Народ оповестили заранее, когда при- будет агитпоезд – сказали: «Чем больше соберётся народу, тем лучше». Округа в тридцатом упразднили, центр подчинённости