Берта Рокавилли - Жаворонки. Повести

– Лишняя тряпка не сделает меня счастливой, а лишний выходной – да.

Живет в том же доме, в тапочках на работу ходит. Гаджеты модные самая первая приобретает и, что самое удивительное, сама в них разбирается. В общем, поводы для неприязни сыпались, как из рога изобилия.

Шурино кресло стояло у окна, Лиму было видно с улицы. Клиенты, отсидев очередь в зале ожидания и попав вдруг к одной из пенсионерок, пренебрегая всякой деликатностью, нередко говорили:

– Спасибо, я лучше вон ту девушку подожду, – что не способствовало миру и покою в коллективе.

Лима ничего не рассказывала о себе, даже после совместного распития спиртных напитков, обязательного на праздники, никогда не интересовалась детьми, внуками и прочими родственниками своих коллег, их проблемами и самочувствием. У нее были на то свои причины, но в глазах обделенных вниманием климактерических дам эти причины не были уважительными. Ее посчитали самовлюбленной и заносчивой стервой. Более того, ей ставили в вину Шурину смерть, потому что она заняла ее место, а, стало быть, желала ей смерти. Для их совести это было удобно – найти другого виноватого, а потому это стало считаться бесспорным фактом.

Они стали подсовывать ей самых скандальных клиентов, самых сопливых детишек и даже дохлых тараканов – в пакет с бутербродами. И, конечно, злословили. Это главное оружие женской ненависти. Карга говорила Яге так, чтобы всем было слышно:

– Помнишь, Ксюха, в молодости, когда мы втроем после работы выходили – ты, я и Шурка, мужики падали и сами собой в штабеля складывались. А сейчас и девок-то красивых нет. Какую ни возьми, либо ноги кривые, либо сисек нет, либо веснушки. По-моему, веснушки – это сущее проклятие для девушки. Какая бы ни была красавица, а с веснушками – всё, второй сорт.

(Вообще-то, в историю про «штабеля» верилось с трудом. Голова Ирины была маленькая, как у динозавра, а расширяющееся книзу тело заканчивалось большим – сороковым! – размером ноги, а у Оксаны был такой нос, что Сирано нервно курит в сторонке.)

– Да, – соглашалась Яга, которая никогда в жизни никого не похвалила, даже кинозвезд. Психологи утверждают, что так обычно проявляется желание свести на нет свою ущербность. Ведь если в мире нет ничего достойного восхищения, то и я со своим ртом-подковой вроде как совсем недурна.

– Вы разве детдомовские, джан?! Нет? А почему такие мазафаки злобные? Любой бультерьер добрее, чем вы, – возмущался босс, случайно это услышав. – Я вам как мужчина говорю: белая баба, коричневая или в крапинку – красоте это не в ущерб. Красота вообще не в этом.

И ведьмы утверждались в своих подозрениях, что все-таки эта – в крапинку – новенькая в гареме, иначе зачем ему ее защищать?

– А мы-то думали, что он уже ушел из большого спорта! – шепотком хихикали старухи.

Лариса, которая пришла в салон годом раньше и тоже прошла испытание злыми языками, иногда плакала.

– У меня такое впечатление, что я тут должна двум свекровушкам угождать. Мне дома и одной хватает!

Лима, возможно, из-за отсутствия свекровушки, относилась к этому по-философски:

– Обезьяны бросаются какашками в того, кто им не нравится. Наши матриархи на них очень похожи. Впрочем, их можно только пожалеть – счастливые люди не едят себе подобных.

Однажды в кабинет Айрапетыча проследовал представительный мужчина в костюме-тройке жучиного цвета, после чего Лиму вызвали к директору и пропесочили за то, что она, якобы, разные виски клиенту подстригла: справа – прямой, а слева – косой. Босс бушевал, Лима молчала. Как и всегда в особо острых ситуациях, она совершенно не находила слов – воздуха не хватало даже для того, чтобы просто дышать. У Лимы с детства была такая особенность, она даже в кино не могла спокойно смотреть на несправедливо обвиняемых людей – сердце грозило выскочить из грудной клетки. «Если я ходил в суете, и если нога моя спешила на лукавство, – пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность», – взывала ее душа вместе с Иовом.

Все разумные и убедительные ответы приходили к ней гораздо позже, когда возмущение переставало кипеть и разум слегка остывал. А возмущаться было чему, потому что у Лимы была фотографическая память, и того чувака в костюме она никогда не стригла. Через несколько дней в спокойной обстановке будничного обеденного перерыва она без нажима сказала Айрапетычу:

– Обидно, когда такой уважаемый человек, как вы, становится декоративной фигурой, а рулят всем две доминантные сучки. Если молодых мастеров так третировать, они отсюда разбегутся.

Старый казанова к тому моменту уже и сам догадался, что стал пешкой в интригах местных мелководных баракуд, и весьма жестко поговорил с грымзами. Но беда в том (и об этом еще Макиавелли писал), что поверженного врага нельзя оставлять возле себя. Враг будет мстить, пока в нем теплится дыхание. Стычки продолжались – горгульи ведь считали себя хорошими людьми, незаслуженно обруганными, – Лима, как могла, противостояла. Однако с годами устойчивость к чужой злобе стала как-то ослабевать. Если в тридцать лет Лима могла на агрессивный выпад ответить:

– Раз уж ты меня облаяла своим курвячим ртом, то почему не искусала? – то к сорока она уже просто устало стискивала зубы и материлась в уме, варьируя подлежащее и сказуемое самым изощренным образом. Доказывать тупой злобной бабе, что она тупая и злобная – это совсем себя не уважать. В шахматах есть позиция, при которой любой ход только ухудшит положение – цугцванг. И Лиме казалось, что в этих бабских сварах ее положение именно таково: что бы она ни сказала, что бы ни сделала, может стать только хуже.

– Мои надежды были моей броней, – говорила она соседке под вино. – Меня не волновали ни неудачи, ни злопыхательство – я знала, что рано или поздно все наладится. Вот потерплю это дерьмо, а завтра-послезавтра наступит полнейшая благодать. Сейчас, когда я точно знаю, что перемены возможны только к худшему, надежды рухнули бесповоротно, а на горизонте маячит только крематорий, я совершенно лишена защиты. Моя броня рассыпалась, я слаба. А слабых клюют. Это по отдельности люди умные, интересные, душевные. А вместе они – стая тупых голубей, что клюют своего слабого собрата. Правда, у голубей мозги с орех. Хотя, зачем я себя обманываю? У этих не больше! – и, отмахиваясь от расхожих возражений, продолжала: – Ах, эта знаменитая фраза, что в сорок лет жизнь только начинается! Это насколько же надо быть безмозглым, чтобы сопливую мелодраму цитировать так, будто это слова величайшего философа всех времен!

– Как-то ты слишком близко к сердцу принимаешь. Губермана читала? У него о человеческой природе очень мудро сказано: «Бог создал человека так, что в людях есть говно». Эти твои хрычовки – им сколько уже?