Коллектив авторов - Южное Солнце-7. Да удвоится и утроится всё прекрасное

Семьи Айкановых и Эфрон так сдружились, что Марина отовсюду отправляла им почтовые открытки. Некоторые из них сохранились в семейном архиве Айкановых. Эти интеллигентные, душевные, любящие поэзию люди, согревали её, рассказывая ей интересные случаи из «прошлой» жизни. Бабушка Митрофана, мать Михаила Порфирьевича, была стройной, красивой дворянкой. В молодости, будучи представленной Льву Николаевичу Толстому, получила от него удивительный комплимент: «У Вас стать и внешность Анны Карениной». Живя в Таганроге, она была знакома с Антоном Павловичем Чеховым и сохранила о нём забавные воспоминания. В Париже бабушка подрабатывала съёмками в кино. Её можно увидеть в фильме Carl Theodor Dreyer о жизни Жанны д’Арк. Кстати, в эпизоде, в котором героиню стригут наголо, голову подставил дядюшка Митрофана, не пожалев своих кудрей. Митрофан обладал математическими способностями и был инженером, что не спасло его от любви к поэзии. Он написал около ста стихотворений, и некоторые были опубликованы в «Русской Мысли». Иногда он присаживался к письменному столу Цветаевой, стараясь понять алхимию её творчества. Марине нравился его юношеский задор, горячность в споре, чистота его стихотворных строк. Она открыла ему свой поэтический секрет: есть нечто в стихах, что важнее их смысла – их звучание. Митрофан не соглашался и приводил в пример своего кумира Державина, ещё не понимая, что Цветаева ушла далеко вперёд, что её стихи растут «как звёзды и как розы». Её яркость и необычность, меткость и выразительность, разнообразие и гибкость, богатство ритмических построений не были всем понятны в то время, которое она опередила.

Уезжая в Советский Союз, Марина Цветаева, раздаривала свои вещи и мебель знакомым, а письменный стол передала верным друзьям Айкановым. Михаил Порфирьевич в ответ написал шутливое, но тонкое стихотворение наблюдательного человека, умудрённого жизненным эмигрантским опытом.

«Нескончаемой славы престол» 76 лет хранился в семье Айкановых.

После того, как в феврале 1995 года закончился жизненный путь Митрофана, стол переехал к его племяннику Владимиру, загоревшемуся желанием «вернуть» его Поэту! Но как осуществить перевозку Париж- Московский музей Цветаевой? Владимир обратился к директору русского культурного центра в Париже, который отправил «орудие стихотворного труда» дипломатической почтой.

Гении предвидят будущее. Пророчески звучат стихи Цветаевой:

В 2014 году её верный письменный стол пришёл к ней в московский Дом, в Борисоглебский переулок № 6.

Спасибо всей семье Айкановых за доброту и верность, за дружелюбие и милость, за чаепития под любимым каштаном, за любовь к Марине.

Мне хочется привести строки из благодарственного письма, присланного Владимиру музеем Марины Цветаевой:

«Ваша щедрость – подтверждение латинского изречения «Бесценен дар, предваряющий просьбу».

Но это еще не конец истории. Очень хотелось отыскать цветаевский кофр, подаренный ею семье Айкановых. До 1981 года он хранился у Митрофана, а потом Анна, его сестра, забрала сундук к себе. Но в 1998 году Анна подарила его Наташе и Сергею Антоненко, которые увезли его в Бретань. И вот, совсем недавно, в 2018 году, благодаря посредничеству служащих библиотеки Тургенева и готовности Флорана отправиться не только в Бретань, но и на край света ради любимого поэта, сундук, 80 лет спустя, вернулся в свой дом, на «чудную каштановую улицу».

Рядом с Ванвом, в Исси-ле-Мулино, проживает внучка Михаила Порфирьевича Айканова Ляля, в замужестве ставшая Пастернак. Вот такое необыкновенное совпадение с фамилией классика Бориса Леонидовича. Марина Цветаева знала Лялю, дразнившую её сына Муркой, ещё ребёнком. В настоящее время Ляля Пастернак единственный свидетель жизни Цветаевой во Франции. Ей навсегда запомнился характерный голос Марины Ивановны. Будучи уже взрослой и увидев в телевизионной передаче Анастасию Цветаеву, Ляля была поражена близнецовой схожестью голосов сестёр. Ведь в дедушкином саду, под каштаном, она много раз слышала, как Марина говорила на закате свои стихи. Именно говорила, а не читала, и тогда все удивлялись: ну, как раньше мы не догадались, как сами не нашли. Ведь это так просто, но… гениально!

В семье Айкановых стихи писали все, но декламировать в присутствии Цветаевой отваживался только Митрофан. Марина в строгой задумчивости курила, как бы вслушиваясь в себя, а Митрофан с драматическими жестами и слезами на глазах читал свои стихи, вызывая звонкий смех Ляли. Родители, сердясь, отправляли её в дом, что конечно, расстраивало ребёнка. Марина позволяла девочке поиграть на её большом сундуке (152 x 55 cm), который притягивал детское любопытство и возбуждал желание заглянуть внутрь. Но чтобы открыть его тайну, необходимо было поднять массивную крышку-сиденье, покрытую зелёным бархатом, на что у ребёнка не хватало сил. Тогда Ляля взбиралась с ногами на ласковую зелень потёртого велюра и рассматривала «волшебные» картинки. Так она называла открытки, выпущенные во Франции к всемирной выставке 1900 года, с изображением мира будущего – мира 2000 года. Больше всего её привлекало изображение двух хорошеньких девушек, находящихся в разных городах, но говорящих и видящих друг друга с помощью чудодейственного зеркала. Так, век тому назад, был предугадан скайп. В то время Ляля и не подозревала, что, повзрослев, будет тоже пользоваться такими «волшебными» штучками.

Цветаева никогда не сюсюкала с детьми, а говорила с ними, как с равными, отменяя «тормоза слов». Ляле запомнилась её прямота и её голос, долго оставляющий какое-то послевкусие. Она ещё не понимала, что строгость Марины, её требовательность – это не вредность, а забота, чтобы душа сбылась.

Торжественный весенний аккорд радостного цветения и душистости каштанов привлекал в айкановский сад гостей: Зинаиду Владимировну Кохановскую и её дочь Нину, которых Цветаева знала ещё по Москве. Они жили неподалеку и частенько забегали на гостеприимный самовар Михаила Порфирьевича, бывшего юриста, судьи, а во Франции ставшего сторожем. Он говорил об этом в шутливой форме, стараясь поднять настроение окружающим, но всем была понятна его боль и тоска, все одинаково тяжело тянули эмигрантскую лямку жизни. Михаил Порфирьевич обладал замечательным голосом, но самое удивительное, что на все случаи жизни у него находилась подходящая песня. «Кузнец рифм», Митрофан подпевал верно и сильно, тревожа медовые лёгкие ароматы неистово цветущих каштанов. Тогда его мать Антонина загоняла всех в дом и садилась за фортепиано: петь так петь с музыкой! В этих весёлых посиделках Сергей Эфрон никогда не участвовал.