Павел Тиккоев - ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

– Всем сестра́м по серьгам, а молодцу – храбрецу… – тут Фасоль задумался и тем самым смазал произведённый им восторг публики.

– Саданём по лицу, – прикончил Анастас стих Фасоля и примерил содержимое своего стакана к пайке Фасоля в бутылке.

– Каждому по делам его, – съехидничал Фасоль.

– Аминь! – примирил Той, подняв стакан на уровень своих глаз. – Вещай Ермила! Сруби оваций от забухавшей публики.

– Хорошо, что собрались. Хорошо, что ещё все держатся… – Ермила вперился своими глазами в Анастаса, – на ногах. Чего долго говорить… Предлагаю выпить за чистую дружбу, – Ермила поболтал содержимым в своём стакане, улыбнулся и завершил тост. – С победой, дорогие товарищи! – ничего более не дожидаясь, он «хакнул» и одним глотком упокоил полстаканную норму.

Выпили все. Девчонки заели свою “краснуху” – чем осталось. Пацаны с достоинством и картинным благородством просто занюхали: кто носоглоткой, кто кожей руки, кто мануфактурой. Впрыск “свеженькой” привёл Анастаса к необходимости «прокусить смысл обстановки». Он обвёл всё вокруг взглядом и не бесконечно-бессмысленным, но алчущим и жаждущим. Видимо наибольший эффект в окончательном решении о происходящем произвела на него ёлка. Сосредоточившись на ней, он нечеловеческим усилием мозга пленил своим серым веществом эту скользкую суть, и она сдалась ему под стремительным напором его очнувшегося сознания. И Анастас ей овладел. Он совершенно защéлил глаза своей лисьей ухмылочкой и начал нещадно эксплуатировать так ловко пойманную им суть:

– Ну, чё Ермила! На день победы одной не обойдёшься. Это не по-нашенски, бля! Виноват, девки. Но день-то! А?! Ты давай Ермила… Сколь притаранил? На день победы-то. – Анастас оскалил острые зубки. Он даже сделал попытку забацать чечётку с засунутыми в карманы руками. Правда, мощности его пытливого ума не хватило для того, чтобы подключить к руководству движениями ещё и локте-ноги. Анастаса повело вперёд и вправо, и лишь своевременное участие рук Любы слева, надёжно приканатило тело Анастаса к стойкому борту её когтистого, но дружественного бедра. Танец явно не удался, но поставленный вопрос требовал ответа. Поэтому школяры подпряглись ожиданием ясности и окончательности в понимании ситуации.

– Думаю, что твоя следующая остановка в «будуаре» и до нового года дотянет… причём старого, – разбавил безвкусную паузу Той, обращаясь к Анастасу.

– А ты Той не сбивай Ерм… икк. Он к праз… икк… паб… ххикк… бл… шёл… икк, – Анастас вновь начал активно убывать в направлении безмятежного отсутствующего присутствия. Пойманная им суть явно увернулась от него и перестала его интересовать; актуальным оставалось лишь выяснение того, “заряжен” Ермила ещё чем-то из спиртного и если нет, то и…

– Ты прямо как промокашка – всё впитываешь и впитываешь, даже не просыхая, – назидательно промолвил Ермила и достал из кармана брюк шкалик, заткнутый бумажной пробкой.

– Мелк… икк… вата псуда, ну… да и то… – Анастас с трудом дотянулся до стола, прихватил первый попавшийся стакан и протянул его к Ермиле.

– Нливай! – властно-хило вымолвил он и стал, не отрываясь смотреть на шкалик.

Ермила выдернул пробку и плеснул в стакан Анастаса один “бульк”, который лишь слегка прикрыл дно.

– Лей, не жлей… не икк жми икк.

– Тебе хватит, – закрыл вопрос Ермила.

– Кто как хочет, а я неразведённый не могу. Галка, сбегай на кухню, притащи чего-нибудь, – Ермила разлил содержимое шкалика по стаканам и весь аж передёрнулся от предстоящего.

– Варенья надо ещё навести, – сориентировалась Лиза и через минуту они вместе с Галкой уже брякали банками и ложками на кухне.

Анастас, мая в руке «то чё надо» и не вдаваясь в суть вдруг возникшей суеты, намерился было закинуться без тоста, но Той своевременно и очень удачно изъял у него готовый к опорожнению стакан.

– Это спирт, прогульщик химии. Подождать не можешь? Щас девчонки замутят морсика и…

– Ты… щё… сапнул икк? – разобиделся Анастас, не прокусив смысла сказанного Тоем. – Ерм… ла… не ты нливал икк.

– Всё, хорош. Провожай, – сказал Той Любе, мотнув головой в направлении маленькой комнаты. Впрочем, ни уговоров, ни даже простеньких пререканий с Анастасом от Любы даже не потребовалось. Анастас как-то резко преобразился: он совершенно обвис, изъял с лица даже признаки возможной самостоятельности и исключительно на инстинктивной памяти ног бессознательно потёк к лежбищу.

– Расстегни ему ворот и если чё – молоти ладонями по щекам, – напутствовал их Ермила.

– Массаж лица чередуй с массажом… задницы, – добавил Тюль.

– Плёткой, – дополнил Фасоль и заржал.

– Но, поласковей, помягче… а там – хлёстко, – с хохотом продолжил Толстый.

– Дураки! – занервничала Люба и захлопнула дверь в комнату.

– Хорош уже, педиаторы-макаренковы. Вот только бы испохабить… – завершил проводы Анастаса Той и даже прослезился от внутреннего безголосого смеха.

Через мгновение комната просветлела и объую́тилась, вобрав в себя трёхлитровую банку морса очень диковинного цвета, составленного из всех встречающихся сортов ягод в стране вечнозелёных помидор.

– Наш долг природе её платежом красен, – прибаутивал Фасоль, составляя «коктейли» и смакуя при этом различные и не ясно как изобретаемые им названия. – Революционная иссиня-алая гвоздика – будьте добры. Покорение Енисея с валунами на донышке – это вам. Магаданский солнцепёк – это ядовито-ядрёная штучка, но вам будет в самый раз.

– Главное – чтоб не фасолевый, – перебил Тюль творческий процесс Фасоля.

– Природа сёдня за всё сполна заплатит. Она итак сильно задолжала, – вставил Толстый и хотел развить свою мысль, но был зашикан.

– Даже и не мечтайте. Это последняя банка, – внесла ясность Лиза.

– Не ждать милости! Надо взять всё, что где-то ещё возможно лежит, – потребовал Ермила.

– А также стоит, висит, бежит, плывёт и даже летит, – настоял Толстый, сконструировав руками и глазами всё средства лова, захвата и стрельбы.

– Соскребите свои грязные желания с небесного лика матушки – природы и умерьте ваши коварные потребности в том, чтобы поймать и съесть, а потом ещё и всё вокруг обгадить. Живите без насилия и в гармонии, неудавшиеся ботанико-биологи. Помните заветы учительницы вашей: «Каждому листочку своё дерево, каждому цветочку своя капелька воды, каждому пестику по тычинке»! – Той воздел обе руки к розовому абажуру и вытряхнул из честно́й компании задорный юношеский смех.

– Пойду, обмою руки свои от смрада и грязи браконьерских рассуждений, – Той насмешливо-брезгливо отряхнул от чего-то руки и сутанно побрёл в направлении хозяйственного блока отдельной хрущёвки. Его медленно уплывающая спина тут же приняла на себя незлобные тумаки ответов на его нравоучение: