Павел Тиккоев - ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

– Я говорю: локоть себе не расшиб? – уточнил Той, отчаянно пытаясь въехать в то, что́ так заколодило Толстого.

В итоге оба и спьяну, так и не поняли: кто, о чём и что про что. Тогда к проверке самого себя первым приступил Толстый:

– Я грю, что он стянул с себя…

– С кого стянул? – добавил неопределённости Той.

– Ты чё, Той? Я тебе третий… – Толстый прилип губами к уху Тоя, потому что девчонки и музыка перешли в стадию безмолвного выжидания «чего дальше». – Я те третий раз грю. Резак сам с себя стянул…

– Хорош уже, а?! Весь бок мне отбил! – настоял на своём Той и тут же качливо поднялся с дивана.

– Перекур… после стаканчика, – объявил он, подошёл к столу и расплескал по гранёным всё, что оставалось в бутылках.

– Выпьем за звонкие ручейки, бегущие от таящего под тёплым солнцем снега! – провозгласил Той тост, прислонил стакан к своему глазу и осмотрел через него всю компанию. Потом он другой рукой закруглил воздух над столом, тем самым предложив разобрать приготовленную к возлиянию посуду.

– Тою больше не наливать! – гоготнул Тюль.

– Отдохни, Той. Перепил!.. Перепил? – Фасоль как всегда был осторожно-нерешителен.

– Той, ты чего? – Марина своими ватными телесами прижала Тоя к стене без намерения ему “причинить”, но с “явным намерением”…

– И за весеннее пение возвернувшихся птиц! И это неизбежно… И за то, что ничто из хорошего от нас не убежит. Всё одно мы его поймаем… и съедим… А сперва, выпьем! – завершил Той тост и отбулькал всё, что замешалось у него в “бокале” под дружное «урааа» и беспорядочное осмысленное чоканье.

– Перекур! – выхлопнул Той послевкусие этой бурды и, раскачиваясь, двинулся на кухню. Марина попыталась было цапнуться с ним в обнимку, но Той аккуратно увернулся и лишь взбудоражил волну на нахохлившихся сиськах шалуньи.

Пацаны намахнули и отритуалили девчонкам закусон – кому конфетку, а кому-то достался и ломтик мандаринки.

Перекуривали громко, но без мата, потому как Анастас продолжал отдыхать, а количество выпитого не превысило предела для “отказа тормозов”. Пара-тройка сальных анекдотов в пикантных местах снабжалась либо ухмылкой с пантомимой пальцами, либо неразборчивым шёпотом, о смысле которого можно было лишь догадаться. Впрочем, догнать смысл было совсем несложно, так как из памяти, завороженной алкоголем, извлекались лишь ну очень “бородатые” анекдоты. Да и анекдот ли, рассказ ли ни о чём, просто ли трёп – всё не суть. Важна сама по себе процедура перекура. А перекур молчаливым не бывает. Молчание при курении – это пошлая наркомания. В результате получилось так, что выкурили по две подряд без заначки “бычка” [32] ”бычок” – недокуренная сигарета (жаргон) и, как и положено во время питейных перекуров – до обжига пальцев и сплюснутых губ. Толстый после второй затушенной сигареты попытался было вставиться в разговор со своей “повестью” о Резаке, но прикуривать третью, хотя бы даже и с «запуском её в круг», никто не схотел. Да, откровенно говоря, и сигареты были горько-дрянные. В итоге и конце, одиноко отсмеявшись непонятно чему, Фасоль распахнул форточку с резоном «пусть проветрится» и все дружно двинулись “продолжать” – кто-то прямиком через сортир, а кто-то, пережидая своей очереди в него в коридоре.

«В большой комнате» всё было в ожидании “прибытия”. Свет не только не был реабилитирован, но и окончательно прикончен отключением одной из гирлянд условно-цветных лампочек на ёлке. Хотя если вдуматься – лезть туда в угол под ёлку и при этом ещё исхитриться и не сбросить на пол пусть и немногочисленные, но всё же стеклянные игрушки – было неподсилу, да и неохота, да и особо незачем даже и кому-то из наиболее заинтересованных в этом. Скорее же всего, это случилось как всегда само собой и просто в силу необязательности качества для товаров всенародного потребления. А возможно, да и наверняка всё было и вовсе банально: цветные лампочки в гирлянде – это роскошь, и технологически – вот так чтобы для всех – пока недостижимая. Поэтому смекалистый советский человек самостоятельно компенсировал отставание и недоразвитие своими простейшими «дорешениями»: он брал на работе обыкновенные лампочки и замалёвывал их имевшимися там же красками. Правда, «дорешения» не всегда дают желаемый результат, но тут уж как говорится: «на безрыбье…». Зато иногда, как вот и в данном случае, всё сложилось в нужной концентрации и без тяжёлых последствий. Всё, что было в данный момент излишним – перемкнуло где-то там внутри и совершенно без возгорания лесной красавицы. А светомаскировка поднялась на новый уровень качества, обеспечив то, что удача буквально прыгнула прямо в руки парней и через короткое время совершенно запутала их в одеждах девчонок.

Прибывавшие с перекура, преодолев опасности встречи с табуретами, поначалу недоумённо всматривались в тёмные дали, пытаясь вспомнить: «А могла ли быть ещё и другая своротка от туалета или из коридора?». Но девичий перешёпот, выползавший из темноты, убеждал в правильности выбранного пути и воодушевлял руки к поиску. Ошибочность же выбора или нетактичность захвата вышибала из найденных лёгкий и беззлобный визг. Но постепенно всё пришло к должному, а для кого-то – к взаимно нужному. “Чмоки” во взаимодействии с “ти́сками” потонули в сонно-тягучей нескончаемой музыке.

Той после сдвоенного покура схватил состояние драчливого безразличия. До “нерукотворного” интима он добрался вовсе даже не без труда, но проявляя… и в итоге преодолел. Тут же, на входе в глубокую темень он был “захвачен”, а сделано это было сверхнастойчиво и без шансов Тоя к отступлению. Это было пленение, оно было дерзким и настолько же похотливым в своём желании. Тьма и пьяная дурь поначалу ввергли Тоя в предположительную неопределённость, но обхватившие его формы придали знаний. То была окончательно раскочегарившая себя Марина. Она истово впилась в Тоя и намеревалась буквально впихнуть его в себя. Той тщетно пытался соскрести со своего тела раззадоренную темнотой девчонку и испытывал некоторую стеснительность от её сисек, обвязавших его грудь. Но Марина, окончательно вскипев, схватила Тоя за руки и прилепила его ладони на свои пышные ягодицы.

– Проводишь потом? – мурлыкала Марина Тою в ухо и возбуждённо тёрлась о него. – У нас в сарайчике даже и зимой тепло… Ну, не холодно… Я и ключи взяла.

От всего этого мягко-шептательного дурмана в Тое разлился такой компот ощущений, вызванных природным инстинктом, что Той набух… снизу. Марина чётко схватила эту перемену и перешла к довершению запланированной идеи. Она впилась своими пухлыми губами в рот Тоя и, мощно проткнув свой язык через его зубы, принялась облизывать всё, что было внутри. Это была её ошибка и явный перебор в отношениях. Зов природы – это само собой, но допустить подобную слюнявость без чего-то, что должно было быть ещё дополнительно и обязательно – это оказалось для Тоя совершенно нетерпимым. Он аккуратно отодрал своё лицо от бурлившего страстями рта Марины и надёжно поместил его в совершенно недосягаемую зону – на плечо соблазнительницы, поближе к затылку и для верности закопал его в Марининых волосах. Она на какое-то мгновение отрешилась и отстранилась от Тоя, но её неодолимое запланированно-продуманное желание вкупе с воображением придали ей дополнительных страстей и она так пригвоздила себя к Тою, что танец перестал уже им быть. Марина тёрлась о Тоя как будто её груди и живот обрели тотальную чесотку. И Той тоже включился в процесс, подхватив этот юношеский вирус.