Павел Тиккоев - ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

Марина тоже поучаствовала в подготовке. Взяв газету, она быстро сметала на неё крошки со стола напротив каждого посадочного места, а добравшись в последнюю очередь до Тоя, стала делать это более тщательно и всё норовила при этом потереться своими массивными сиськами то о его плечо, то о его лицо. «Эвон, как тебя зацепило» – хмурился Той, уклоняясь от навязчивых телесов. Впрочем, любую подготовку следует своевременно прикончить, тем более эту, которая норовила уже перерасти в дальнейшее действие. Той же терял время, а алкоголь пользовался моментом. И когда Той всё же решил подняться и отойти, он тут же был обхвачен как бы терявшей равновесие Мариной. Усугубил всё это ещё и Толстый, который юркнул глазами за движениями возбудившейся девицы и заулыбался.

– Раздачу и приборку завершить! – слегка пьяновато сказал Той, плавно отстранившись от Марины и уже твёрдым голосом закрыл героическую эру Фасоля. – Наполняй!

Фасоль воодушевлённо приступил к обязанностям, обходя стол вокруг и, примериваясь пальцами, разливал шипучку по стаканам. Однако глазомер его был уже сбит, так как в его собственный стакан упало лишь несколько капель, остававшихся в бутылке. Фасоль сменил улыбку героя на общетелесное выражение стеснительного неудачника и вытряс ещё пару капель из перевёрнутой вверх дном “бомбы”. Все дружелюбно рассмеялись над «наливальщиком» и “скинулись” по-очереди в стакан Фасоля. В итоге у него образовался почти полный гранёный сосуд.

– На то и был расчёт, – завершил процедуру делёжки Той.

Фасоль окончательно застеснялся и покраснел срединами щёк. Он сделал попытку поменяться стаканами с Ниной, но та не далась, и ему посчастливилось лишь слить часть жидкости в её стакан, подкараулив мгновением позже удобный для этого момент. На том под общий одобрительный смех и завершилось “начало”. Ходики подобрались к снятию запоров с домика кукушки, и “продолжение” вот-вот должно было начаться.

Той, настойчиво сосредотачивавшийся в процессе наливов-переливов, наконец, что-то в себе выявил. Он поднялся со стула и принялся отчаянно пытаться переделать своё лицо: сначала он со скрежетом зубов расширил скулы и заузил губы, одновременно намереваясь оттянуть вниз подбородок; потом он сморщился и избороздил лоб глубокими морщинами, но при этом у него совершенно заузились глаза и напрочь пропали скулы. Ребята посмеиваясь смотрели на этот спектакль, догадавшись что Той безуспешно пытается втиснуться в облик директора школы. А уж когда тот характéрно огладил волосы растопыренной пятернёй и чуть откинул голову назад, за столом единогласно прозвучало разочарованное: «Мдаа…». А Лизка, так та вообще: опёрлась локтем на стол, сложила подбородок на ладонь и, постукивая пальчиками по верхней губе и щеке, иронично-презрительно изрекла: «Не верю». Все с удовольствием засмеялись, но Той предпринял последнюю попытку: он заложил руки за спину, чуть наклонился, вытянул голову немного вперёд и всё-таки решился и заговорил:

– Старшеклассники! Через некоторое время… и уже очень-очень скоро мы наконец-таки выпустим вас отсюда в добрый путь… и на все четыре стороны! Кто-то из вас поступит в институт… уедет далеко-далеко. Кто-то придёт сразу на завод… там же. А кое-кто будет работать в сельском хозяйстве страны… на целине. Другие будут защищать наше отечество… на границах необъятной Родины… – Той замолчал на несколько мгновений, сделал лицо человека, проживающего суровые будни, и продолжил гневным голосом. – Да! И прекратите, в конце-то концов, тушить чинарики о “Моральный Кодекс строителя коммунизма”! Вы разве не видите, что мы в рамку поверх него вставили толстенное стекло?! Вам уже никак не удастся его подпалить… а Нюше лишняя работа!

Изрядно захмелевшие уже слушатели вдарили разухабистым смехом по относительной тишине застолья, да так, что тюль на окне прикинулась “парусом под тугим ветром”. А откуда-то с краю прозвучало: «Да – Акимич, но…».

Той провёл ладонью перед лицом и, выйдя из неудавшегося ему образа, поднял стакан, вытянул вперёд руку на уровне груди и, дождавшись когда “парус” сдуется, а занавеска вновь станет сама собой, очень симпатично улыбаясь, сказал:

– С новым учебным годом, учащиеся! А если серьёзно… С Новым годом!!!

Той стоял, держа в вытянутой руке “бокал” с шампанским, и будто бы собирался с мыслями. Все тоже решили, что он сейчас что-то обдумает и продолжит, а поэтому тишина победила нетерпение и наглухо утрамбовала комнату. И тут – в этом вязком ожидании – в ходиках неожиданно что-то щёлкнуло, зашипело и, из открывшейся дверки вылетела кукушка. При полной тишине за столом она проделала двенадцать раз положенное ей “пение”, юркнула в домик и захлопнула за собой дверь.

Лишь секундная задержка отделила хлопок двери от громогласного «урраа» на все лады и переливы. Дружное и беспорядочное чоканье слегка поубавило напитка в стаканах, но брызги шампанского лишь усилили восторг. Шипучее вино взбодрило прикорнувший на время энтузиазм, и он вновь объединил весь стол в желании всех и каждого что-то сказать от себя и для всех, но своё и одновременно со всеми. Всё произносимое накладывалось друг на друга и замешивалось в неимоверный компот, заливавший комнату сладостью добрых пожеланий и веры в неизбежное счастье. Чего здесь было больше: паров шампанского или просветлённого истинного сознания, освобождённого из тенёт юношеской показной дерзости – не суть. Совершенно очевидно было лишь то, что на данный конкретный момент всё это было абсолютно искренне.

– Всех с Новым годом! Всем успеха во всём! – сияющие восторгом деликатно-голубые глаза.

– Будьте все счастливы! – широченная улыбка, демонстрирующая ровные соблазняющие молочной белизной зубки.

– Вот чтобы всё было воот! Так! – горящие острой волей глаза и закованный в нервы большой палец, проткнувший всё вверх.

– С Новым годом! Всего лучшего! – бархатный тихий выдох, спроваженный ласковым карим взглядом.

– Любви! – как потаённый шёпот, погружённый в синеву искушающих глаз.

– Дружбы, блин, нам! – бледно-голубой вулкан с прищуром.

– С Новым годом, с Новым годом, – торопливое участие, умягчённое зелёными огоньками очей.

– Всем всего по-всякому! – хитринка разли́того крепкого чая из щелочек глаз.

– Пусть в будущем всё будет настоящим! – тёпленький серенький блеск через выкатившуюся слезинку…

Постепенно – под напором винных испарений – коллективное начало было вытеснено желанием индивидуально-потаённого продолжения. А перекур на балконе позволил некурящим преобразовать помещение из пиршеского убранства в затемнённо-танцевальный зальчик. Стол сложился и, втиснувшись в узкое пространство между ёлкой и стеной, сбросил с себя всю предыдущую сервировку, сохранив лишь спиртное да несколько стаканов. И даже гордость советской стекольной промышленности с остатками сладостей и одиноким уже очищенным мандарином вынуждена была ютиться на подоконнике между горшком с алое и стопкой старых газет, заготовленных для нарезания и использования в сортире – то есть по их первоначальному предназначению (мягкость бумаги была на должном уровне, а неудобство состояло лишь в том, что она была выпачкана чёрными буквами и чёрными же фотографиями). Стулья и табуретки отковыляли частью на кухню, частью в прихожую – она же коридорчик между входной дверью, кухней и «большой комнатой». И эти столярные изделия, дислоцированные в полутьме, требовали высокой концентрации внимания при свершении перехода в туалет; а вот поспешность и разболтанность в этом походе привели впоследствии к болезненным столкновениям с табуретами некоторых представителей “подвыпивше-сильного пола”. Было даже зафиксировано единичное падение, правда, не потребовавшее лéкарского вмешательства, а залеченное только и исключительно изрядной порцией тихого мата. И этот недолго продолжавшийся процесс самолечения прекратила хозяйка жилища, отдавшая точное распоряжение: