Павел Тиккоев - ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

– Чё и нет. Я больше у “рубленых” да у “карьерных” обретаюсь. Если чё, подходи, с пацанами познакомлю.

Руфик снова зажелвачил, смачно по-блатному схоркнул и, сунув руки в карманы брюк, зашагал в сторону бараков; в его оглядках мало блазилось доброты. Той же, освободившись от назойливого “груза”, быстренько вертанулся вокруг продуктовой базы и вновь начал нарезать круги по асфальтированной дорожке вокруг дома…

Занятия в новой для Тоя школе ещё только начались. Нового товарищества, конечно, пока не сформировалось. Старая кличка Тоя – Ялик, как и его прежние друзья, остались в предыдущей школе – за “железкой”. В классе Той предпочитал держаться независимо, ни с кем не сближаясь, а стараясь разобраться в том, «кто есть что» – именно так он для себя это формулировал. Учился Той хорошо и очень просто. Учителей он держал на дистанции и если они ему “въезжали против шерсти”, то он мог быть даже не в меру дерзок, за что периодически получал записи красной ручкой в дневник. Отец за это Тоя поругивал, но выслушав и пару раз хлопнув для порядку ремнём, всё же удовлетворялся хорошими отметками по предметам и в душе скорее даже был доволен проявлявшейся в сыне независимостью в суждениях и поведении. Таким образом, Той утвердил себя среди учеников класса, как «ни от кого независящий».

Учителя приняли свободолюбивый характер Тоя как данность, поэтому старались разговаривать с ним без наигранной назидательности и даже с некоторой осторожностью в подборе слов. Они, не раз испытав на себе весьма жёсткие, но при этом очень точные и остроумные дерзости ученика, более не желали рисковать своей репутацией в классе и предпочитали в общении с Тоем выказывать уважительность и не проявлять агрессивность. Такое “привилегированное” положение добавляло Тою авторитета у всех.

Исключением был лишь один человек – учитель русского языка и литературы. Он был очень мягок характером, неизменно пребывал в несокрушимом своём интеллигентском обличии и считал, что главным достоянием человечества являются книги, а всё остальное создаётся людьми лишь для того, чтобы можно было эти книги писать, печатать, читать и хранить. Внешне учитель, возможно, был слегка полноватым, но от этого он казался и ещё более беззащитным. Он мог абсолютно безо всяких последствий сделать замечание Тою как в отношении знания учебного материала, так и относительно его поведения на уроке. Той эти весьма редкие замечания сносил либо безмолвно-беззлобно, либо уж в самом крайнем случае пробурчав: «Да ладно».

В общениях с хулиганами Той вёл себя заранее откровенно, без заискивания и плебейской боязни. Такое спокойное отравнивание привело к отстранённому уважению Тоя хулиганами. Общение же сводилось к устоявшейся церемонии:

– Здорово, Той. Как дела?

– Привет. Дерзко.

После этого пожимались руки, и каждый продолжал свой путь.

Хулиганская челядь и откровенные “шестёрки” не любили Тоя за его независимость, но в тоже время предпочитали с ним не связываться, в том числе и потому, что опасались получить “обратку” от своего же пахана. Но подлость этой тли всё же периодически проявлялась по отношению к Тою и всегда – исподтишка. Так и шла школьная жизнь Тоя…

Как-то в самом начале дня – перед первым уроком – школяры, как обычно, толпились в коридоре возле раздевалки. Толклись кучками – по интересам. Хулиганская шобла занимала место у туалета, так как их паханы ходили туда покурить; остальные же оставались «на шухере», чтобы если в сортир направится кто-то из учителей – “шестёрка” могла быстренько метнуться туда и предупредить. В общем, мужской туалет, да как впрочем, иногда и женский, были безысходно напитаны табачным дымом. И поэтому учительский контингент предпочитал посещать служебные сортиры для кухонного персонала в столовой. Тем не менее, в ученические туалеты они должны были забегать для «процедуры и профилактики» – так велел директор школы. При этом все понимали, что «процедура» ни на что не направлена и соответственно ни к чему не приведёт, и уж тем более ничего не исправит. А потому – зачем в холод курить на улице, когда можно в тепле и ничем не рискуя. Учительская «профилактика» посещения туалетов могла быть и внеплановой – это когда мат и хохот оттуда начинал перекрывать общий зуд “муравейника” в холле первого этажа школы. Тогда «процедура» достигала своего результата, и заход педагога резко снижал слышимость происходящего в “курилке”.

Но, пожалуй, самым эффективным оружием директора была тётя Нюша, служившая в школе уборщицей. Правда она – да это и понятно – руководствовалась исключительно прагматическим интересом. Её действия были всегда однообразны и предсказуемы, но одновременно и весьма действенны.

Вот и в этот день тётя Нюша шла по коридору к туалету своим суетливым шаркающим шагом, неся наперевес лентяйку с хорошо смоченной тряпкой. “Шестёрка” естественно распахнул дверь предбанника “курилки” и завопил: «Атас, Нюша!». Недокуренные папиросы в такие моменты даже не зачинаривались, а с проклятиями нарочно размазывались о стену или пол и обозлённые пацаны, подталкивая друг друга, вылетали из “курилки”, стремясь увернуться от мокрой гребаной тряпки тёти Нюши. И если кому-то приходилось ощутить на себе этот влажный шлепок то его звук, облизавший тело бедолаги, слышен был даже в кабинете директора. Лёгкий хохоток пробегал при этом по всему скопищу потребителей знаний, ставших свидетелями этого зрелища. «Заснул, падла?» – с этими словами “шестёрка” получал незаслуженную затрещину. А незаслуженной она была потому, что дело состояло не в том, что “шестёрка” заснул, а в том, что – дабы избежать тряпки тёти Нюши – нужно было просто обладать мальчишеской способностью уворачиваться. «Марш курить на улицу, приблюдки» – гнусавила тётя Нюша, оттесняла школяров к гардеробу и начинала медленно елозить тряпкой пол коридора. Во время этого действа и до самого звонка на урок в туалет можно было идти только – как в туалет.

Запаздывание же тёти Нюши к началу утреннего перекура было связано с тем, что в её обязанности входил также контроль над переодеванием первоклашек, у которых в раздевалке было своё небольшое отделение с низкими вешалками.

Полная же свобода курения наступала с началом большой перемены, потому что тётя Нюша тоже имела большой перерыв в работе и возвращалась в школу только к окончанию последнего урока. Жила тётя Нюша в соседнем со школой бараке и это позволяло ей работать на несколько ставок. Семьи у неё не было, и её одиночество заполнялось непрерывным трудом с небольшими паузами. На всю школу она была единственной уборщицей. В её обязанности по уборке входило почти всё: раздевалки, коридоры, туалеты, столовая, учительская и кабинет директора. Классы и спортзал «будущее страны» мыло самостоятельно; этот наряд действовал на все классы, начиная с седьмого. За каждым классом был закреплён свой кабинет. Обязанность следовало отправлять через день – три раза в неделю. Внутри каждого класса существовал свой график. В целом же, это было совсем не обременительно, а в ряде случаев даже вполне азартно…