Алексей Слаповский - Недо

– Чего? Вы вообще, что ли? – возмутилась Юна.

– Действительно! С какого перепуга наезжаешь, отец? – Грошев старался казаться если не наглым, то дерзким и уверенным в себе.

– Я тебе не отец, ты сам дедушка! – огрызнулся охранник. – Еще орут на меня! Куртку задрала быстро! – приказал он Юне.

Юна выкрикнула:

– Да на!

И задрала куртку, а заодно и свитер, показав голый живот.

Грошев был озадачен не меньше охранника. Но тот не смирился с поражением:

– Куда дела? Я же видел, ты сунула!

– Что я сунула? Иди проспись!

– Я щас просплюсь кому-то! А ну повернись! Повернись, сказал!

Охранник схватил Юну за плечи, крутанул, задрал ей сзади куртку. Между поясом джинсов и поясницей торчала бутылка. Юна завела руки назад, чтобы ее вытащить, но охранник облапал Юну, повернул к кассирше.

– Видела? – заорал он.

Кассирша повернула голову и посмотрела без всякого выражения. Жизнь научила ее не показывать отношения к событиям – чтобы не ошибиться.

Юна извивалась и дергалась в руках охранника, при этом не смотрела на Грошева, словно не надеялась на помощь.

– Ты давай без рук! – сказал Грошев. – Охранники не имеют права… – Он запнулся, не подыскав продолжения.

А охранник злобно обрадовался его словам:

– Я вам сейчас покажу право! Только рыпнитесь – свяжу обоих!

Удерживая Юну, он умудрился достать телефон, сфотографировал засунутую бутылку, потом выхватил ее, оттолкнул Юну, метнулся к двери, задвинул засов и, держа телефон наготове, спросил:

– Звоню в полицию?

– Звони! – закричала Юна. – Тебя посадят, урод, ты мне ребро сломал! А она подтвердит! Ты на меня напал!

Кассирша отвернулась.

И ведь позвонит в полицию, подумал Грошев. Они приедут. Составят протокол. Или, того хуже, повезут в отделение. Провести там ночь, мучаясь жаждой выпивки. Надо договориться с этим дураком. Вполне можно договориться, недаром же он не позвонил сразу, а спросил, недаром взгляд у него такой выжидательный.

Грошев сделал к нему шаг и негромко сказал:

– Слушай, друг, я даже не знал, что внучка моя схулиганит. (Юна при этом передернула плечами, но промолчала.) Давай как-то мирно. Договоримся. Штраф с нас возьми.

– Не имею права! Полиция приедет, с ней договаривайтесь! – нагнетал охранник. Но все еще не звонил.

– Ему говно свое показать охота, – сказала Юна. – Наслаждаешься, да?

– Помолчи! – резко сказал ей Грошев. И сделал еще шаг к охраннику и еще понизил голос. – Я понимаю, у тебя работа такая, но бутылку ты отнял, свое дело сделал. Возьми штраф, я серьезно.

– У тебя на штраф денег не хватит, – ответил охранник.

В это время кассирша встала, зевая и похлопывая себя ладонью по рту.

– Я в туалет, – сказала она.

Охранник проводил кассиршу взглядом и, когда она скрылась, сказал Грошеву:

– Номер телефона скажу, переведешь на него.

– Ладно. Сколько?

– Десять.

– А ты не охренел? – спросила Юна. И Грошеву: – Кинь ему пару штук, с него хватит.

– Молчи, сказал же! – прикрикнул Грошев.

У него было на карте тридцать тысяч с чем-то, это с чем-то сейчас ушло на покупки, значит, почти ровно тридцать. Пятнадцать с мелочью из запаса и пятнадцать триста – пенсия, которую в этом месяце перечислили почему-то раньше, чем обычно. Жалко потерять треть, но не катастрофа.

Он достал смартфон, вошел в онлайн-банк. Охранник приблизился, наблюдал. На дисплее появился номер счета и сумма, на счету имеющаяся. Охранник продиктовал номер телефона. Грошев записал. И тут охранник выхватил смартфон, ловко застучал пальцем. Зазвенел тихий колокольчик – деньги ушли.

– Так вернее, – сказал охранник, возвращая смартфон. – И марш отсюда!

Он отодвинул засов и распахнул дверь.

– Ну, ты и… – начала Юна.

– Идем! – Грошев схватил ее за руку и потащил.

Выходя, Юна выхватила у охранника бутылку, подняла вверх, замахиваясь и отступая. Закричала:

– Только попробуй! Мы заплатили!

– Валите!

Они шли сначала быстро, молча, потом Юна остановилась:

– Куда мы бежим?

– В самом деле…

– Ругаться будешь?

– С чего? Я знал, на что шел.

– Тоже правда. Вот сволочь, а! Но ты неплохо его уговорил. Денег жалко, но могло быть хуже.

– А ты зря дергалась.

– Я нарочно. Чтобы он совсем не оборзел. Десять тысяч, ну у вас в Москве и тарифы!

– В Саратове за воровство меньше берут?

– Намного!

Ничего смешного не было ни в вопросе Грошева, ни в ответе Юны, но они оба одновременно рассмеялись. И продолжали смеяться, так и шли, смеясь, даже устали от смеха, увидели лавочку, присели, Грошев отвинтил пробку, подал бутылку Юне. Она отпила, и он отпил.

Грошев смотрел на улыбающуюся Юну. Улыбка ей очень шла, она сейчас казалась симпатичной, даже, пожалуй, красивой. Может, и правда у нее лицо как у матери: до определенного возраста невнятный эскиз, а потом все лучшее становится проясненным, недостатки же сглаживаются, как сейчас они сглажены вечерним светом.

Юна взглянула на него вопросительно и удивленно, будто разгадала его мысли и с вежливой брезгливостью недоумевала, с чего вдруг они полезли в дедушкину голову. Она встала.

– Хватит шататься, домой пора.

Они вернулись, оба долго умывались и мыли руки горячей водой, согреваясь и будто смывая следы неприятного происшествия, потом сели за стол, с большой охотой выпили, и еще выпили, и еще.

– Бутылка-то ноль семь, – сказала Юна. – Вот я умница, правда?

И они еще выпили. И еще.

А потом все было вспышками: реальность то исчезала, то появлялась. Вот Грошев проваливается в беспамятство, а вот обнаруживает себя плачущим и повторяющим:

– Никогда у меня не будет ничего подобного! Никогда, понимаешь или нет? Способна ты это понять? Понимаешь, что это такое – умереть в восемнадцать лет? И я умер вместе с ней, понимаешь?

И опять провал, после которого в просвете сознания возникает Юна. Теперь уже она плачет, она спрашивает:

– Ты когда-нибудь вытаскивал говно из-под любимого человека? Вытаскивал? Ну и молчи! Она лежит и гниет, а ты ничего не можешь сделать! А она жить хотела! Она на чудо надеялась! Усилием воли держалась! А я ей, подлюка, говорю: да не мучай ты уже себя, отпусти себя, сдайся, умри! Мысленно говорю, конечно. Но она же понимала! И умерла – для меня! Напряглась и умерла! Я убийца!

Казалось, после этого Грошев лишь на миг глаза прикрыл и носом клюкнул, и тут же встряхнулся, а Юна уже совсем другая, уже не плачет, а горделиво хвалится:

– Да я бы любого имела, кого захочу! У меня харизма, на меня все западают, и ты запал! Скажешь, нет? Только не ври!

Тут сбой – Грошев вроде бы подтверждает, начинает говорить Юне что-то хорошее, хвалит ее, но вдруг, как фильм в один миг прокрутили на несколько эпизодов вперед, видит себя злым и орущим на бедную девчонку: