Михаил Гарберман - Перемена

– Озера? – переспросил я.

– Озеро пресвятого Ладислава Катаева, – поддакнул Никита, чуть не врезавшись в пятиклашку. – У нас у каждого есть свое озеро.

Мы вышли на улицу. Напротив школы был небольшой кусок неухоженной территории, бывший парк. В осеннее время она вечно завалена листьями и всяким мусором. С морозным воздухом в легких мы пришли к огромной, никогда не засыхающей луже. Это и было озеро. Таволайнен только что доел свои сухарики:

– Плыви, пакетик! – пожелал он ему и бросил в лужу. Пакетик заскользил по корке льда. Она была тонкой, под ней виднелась вода.

Еще на луже были кочки, выступы земли, будто кроты из них вылезали. Мы стали прыгать с одной на другую, словно на болоте.

– Ну, как кто написал? – отозвался Киткат, перепрыгивая через кочку. – Лично я – ноль.

– Математика всегда так, – подтвердил Стеф, оказавшись в центре лужи.

– А я даже не старался. Я просто открыл тетрадь и…. Славик, а ты что.. Слав! Слава?

Никита уставился на Лиора. А Лиор – на огромную кучу стеклянных пивных бутылок под деревом. Они сиротливо лежали и ждали своих хозяев.

– Ну началось, – с предвкушением улыбнулся я и полез за камерой.

– ДАВАЙТЕ ИХ ПОБЬЕМ! – заорал Киткат.

– Тут вся школа на нас смотрит, – страдал Бустендорф.

Все, кроме Стефана, бросились к бутылкам. Стеф же стоял на кочке посреди огромной лужи, окруженный льдом, и не мог сдвинуться. Бутылки начала бить об дерево с истерическими воплями, я снимал. Ладушка обернулся, увидел Стефана, и вдруг сверкнул глазами.

– Лад, помоги, – вежливо попросил Стеф. – Дай мне руку.

– Лучше держи бутылку.

Лад швырнул бутылку ему под ноги. Она пробила лед, образовав дыру с ледяной водой. Таволайнен обернулся, держа еще две бутылки в руках.

– Стоп, стоп, я же тогда не выйду! – заорал Стефан.

Все начали с диким визгом бить бутылки об лед вокруг мальчика. Вода вырывалась наружу, Стефан жался на кочке, еле балансируя, а рядом падали бутылки. Курившие одиннадцатиклассники с усмешкой смотрели на это. Скоро вокруг Стефа была одна вода. Обессиленные мокрые от пота, парни встали на огромную гору листьев рядом.

– Что же мне делать? – смущенно улыбнулся Бустендорф. – Лад, зачем?

Крупным планом я показал лицо Ладислава. Он был зло доволен. Подростковая жестокость опьянила его тогда окончательно.

– Давай я, щас подойду, – засуетился Никита, который в принципе не любил никакие конфликты. – Бить бутылки, конечно, призвание, но спасение… Сука!

Все отпрыгнули от Никиты, стоявшего на горе листьев, еще вчера убранных с территории. Под листьями была другая лужа. Горка под весом Китката осела, засасывая ноги Таволайнена в кроссовках. Они обе за долю секунды плавно продавили листья и спустились в ледяную воду.

– Быстрее уходим! – скомандовал всегда верный себе Лиор.

– Да, блять, вытащите меня! – заверещал Никита.

– Бросьте, его не спасти, – кивнул Лиор и отдал честь.

В этот момент произошло нечто. Стефан ступил ногой в воду, по щиколотку опустившись вниз. Быстро зашагал к Таволайнену, схватил его, и с ним выбрался на берег. Теперь они оба с промокшими ботинками. Стеф повернулся к камере:

– Меня не спасли, а я спас, уроды, – заключил Стефан. – А Киткат идиот. Кто ж на кучу листьев встает.

Никита еще замочил рукав и испачкал костюм. Мы ждали их на безопасном асфальте. Они еле плелись. Спустя пять минут в классе все наблюдали, как Никита и Стеф с диким хлюпаньем в кроссовке заходят в класс. Мокрые следы оставляли внушительный шлейф.

К Стефу тут же подошел Лад:

– Извини, чего-то нашло, – максимально коротко и спокойно сказал он. – Без обид?

Но Стефан молчал, не смотрел на него, разглядывая батарею.

– Мир? – продолжил Лад.

– КАТАЕВ! – раздался громовой голос Горыныча.

Трудовик ворвался в кабинет. Как порывом ветра всех отбросило в стороны, словно вокруг трудовика была санитарная зона. Сам он подошел к Ладу и схватил его за воротник.

– Ты чего уборщице орал? Ты почему не убрался в слесарке?

– Я… это…

– Это был я, – сказал Стефан, миролюбиво улыбаясь.

Горыныч обернулся к нему, и сам растерялся. Бустендорф улыбался, словно валерьянкой брызгал. Успокаивалось все вокруг.

– Отпустите его воротник, это дорогая рубашка, – сказал Стефан тихо. – Это был я, мы шутили.

– Шутили, – выдохнул трудовик. – Не смешно. Уборщице семьдесят три года.

– Моя вина, – пожал он плечами. – Останусь после следующего урока, уберу мастерскую.

Я, щелкнув кнопкой, прекратил снимать. Все вокруг узрели важность момента, но никто не мог осознать объем важности. А Стефан, взявший чужую вину на себя, улыбался. Тут в кабинет вошла географичка, и трудовик ушел. Стефан и я сели на последней парте, поближе к батарее. На ней Стеф незаметно от урока сушил носки. Ладушка сидел перед Стефаном, и вертелся. Ощущал, видимо, что Стеф сверлит ему спину взглядом. Бустендорф же глядел в тетрадку, потому что он любил географию.

– Стеф, – не выдержал Ладушка, повернувшись к нему. – Ты чего сделал?

– Взял твою вину, – пожал он плечами.

– Я тебя просил?

– Ну так иди и скажи трудовику, что это ты сделал.

Ладушка отвернулся. Терпения хватило на минуту.

– Стеф, что мне сделать? – Ладушка и правда был очень растерянным.

А Стефан, взглядом победителя, с духом Ганди и несопротивлением злу, подпер свою пухлую щеку кулаком:

– Больше не делать так.

С тех пор они никогда не ссорились.

Про месть, которую подают вонючей

Октябрь пришел быстро, и со странно приятными новостями. Вечером мне позвонил Марк:

– Ты прикинь, наши записи по всей школе! – Он радовался в трубку и что-то ел. – Марик из параллельных классов сказал, что видосы про бабулю и бутылки копируют!

– Эмм… Что нам делать?

– Снимать еще! Но профессиональней. А то дерьмо какое-то.

Старые видео стали причиной новых. На следующий день, на урок литературы, пришла Марианна с завучей Бэллой (Бэлла красавица), и публично спросила нас:

– Это вы снимаете все эти видео? Бутылки бьете, бабушкам кричите? Мне показали в старших классах.

– Это не Никита! – заорал Лиор.

Мы вжались в стулья, но потом передумали и расправили плечи.

– Очень остроумно, только я запрещаю, – холодно сказала она. – За пределами школы – что угодно. И распространять больше не смейте. Сюда учиться приходят.

– Марианна Владимировна, это же смешно, – робко, но громко сказал Марк с поднятой рукой.

– Вот это смешно, обхохочешься. – Она швырнула пачку тетрадей на стол. – Называется элементарным бездельем! У вас было две недели – две! – на сочинение. А вы что сделали?

Таволайнен набрал воздух в грудь как перед погружением в бездну.

– Всё списали из сборника сочинений! – Марианна уперлась рукой в собственный бок. – Никаких переписываний. Устала я быть с вами доброй. Сидите по домам, тухнете, а свои шутки идиотские в школу приносите! Бэлла Эдуардовна, засвидетельствуйте, что я запретила этим киношникам снимать