Юлия Гурина - Сестры

– Нужно сесть через одного – мужчина рядом с женщиной.

– Зачем еще это?

– Так положено.

Гости рассаживались, стараясь сделать как положено, но женщин было больше. Где-то алгоритм нарушался. Вернулась Маша.

– Ну, помянем, господа… – сказал Виталий Николаевич.

Мужчинам налили крепкое. Женщины в основном решились на кисель. Все встали и помолчали с минуту.

Кате хотелось плакать, но слезы не лились. Ей даже было стыдно за себя немного, что слезы не льются. Глаза оставались сухими, а внутри была ровная спокойная пустота. И больше ничего.

Маша сидела за столом как привидение. Осунувшееся лицо. Взгляд в стол.

– Я давний друг и коллега Андрея Петровича, мы были близко знакомы с его супругой Мариной Львовной, – продолжил Виталий Николаевич после минуты молчания. – Это были искренние, добрые люди. Когда я узнал, что они погибли, я весь день не мог ни о чем думать. Внезапная кончина этой замечательной пары омрачила наши жизни несмываемой скорбью. Жизнь Андрея и Марины оборвалась внезапно, быстро и, как нам кажется, несвоевременно. Сколько всего они не успели еще сделать. Они были полны сил. Мы с Андреем работали над новым грантом, Андрей был чрезвычайно увлечен. Марина же была в полном расцвете сил.

Виталий Николаевич сделал паузу. Глаза его стали красными.

– Когда так внезапно уходят близкие, очень сложно подобрать слова. Если человек веровал в Бога, то ему в эти моменты проще опереться на веру и думать о Царствии Небесном, в которое непременно попадут усопшие. Но как быть людям, все верование которых объясняется физическими и биологическими законами? Нам остается скорбеть и вопрошать о справедливости. Была ли смерть Марины и Андрея глупой ошибкой судьбы, которая случайно забрала не тех? Простите меня. Я говорю неправильные, наверное, вещи. Мне до сих пор сложно поверить в случившееся. Вчера мне казалось, что Андрей был в своем кабинете, говорил по телефону. Я жду, что он похлопает меня по плечу, вот-вот обгонит меня в коридоре. Вы знаете, у него была очень быстрая походка. Он как будто бежал все время… В общем, вечная память, и земля пусть будет им пухом.

Виталий Николаевич быстро опустошил рюмку и сел.

Гости начали накладывать еду, передавали кисель, селедку, откусывали блины.

Все это казалось Маше абсурдным. Ее родители умерли, а вместо них пришла толпа непонятных людей, которые сидят за длинным столом и едят. Жуют, хвалят еду. Что может быть менее подходящим, чем эта замена? Она представила, как заворачивает все угощения в скатерть и выбрасывает с балкона.

– Уходите, – сказала Маша. Тихо, так, что это услышали только ее уши.

– А где портрет усопших? – спросил кто-то из гостей.

– Маша, где портреты? – строго переспросила Катя.

Маша взглянула на нее мутными потухшими глазами.

– Я забыла подготовить. Сейчас принесу.

– Ничего страшного, – кто-то попытался сгладить угол беседы, – их лица и без портрета остаются в нашей памяти.

Маша принесла фотографию. Родители молодые в лесу, на прогулке в Гаграх. Стоят, улыбаются. Счастливые. Кто-то протянул ей тут же черную ленточку, и Маша попыталась привязать ее на уголок фотографии. Ленточка падала, сползала, не хотела держаться, будто сами родители никак не хотели принять свой новый статус.

– Внутрь рамки поставь, давай я помогу, – тетя Лена взяла фото пухлыми руками и начала расковыривать рамку.

Гости наблюдали. Потом суматошно решали, куда поставить портрет. На стол к блинам? Нет, не годится. На стену? Некуда. И поставили на пианино. Хорошо, что пианино нашлось. Вот и пригодилось оно наконец-то.

– Пожалуйста, Елена Львовна, скажите слово о наших любимых и безвременно ушедших, – Виталий Николаевич принял на себя роль ведущего поминок. После своей речи он пришел в более сбалансированное расположение духа.

Тетя Лена поднялась с места.

– Я никогда не забуду этот день. Утром мне позвонила Катя и сказала, что Мариночку не спасли. Она боролась всю ночь за жизнь. Но травмы очень тяжелые. И жизнь ее оборвалась. Можно сказать, они умерли с Андреем практически в один день. Вы знаете, вот в сказках говорят, что умереть в один день – это признак счастливой семейной жизни. Мне кажется, нам надо думать, что это так. Марина была замечательным, светлым человеком. Она умела любить. Она любила Андрея, своих дочек, любила наших с ней родителей. Она светилась изнутри. Я думаю, что она превратилась в свет, в ангела. Им теперь уже не страшно. Им хорошо. Они вместе с Андреем. А нам надо жить дальше и самим стать чуть добрее, чтобы они глядели на нас с неба и радовались. Мариночка, как же я теперь без тебя-то?

Тетя Лена вдруг начала выть. Вышла на кухню. За ней прошаркал какой-то старик. Гости замолчали. Сидели так длинную-предлинную минуту.

– Катерина, вы как старшая дочь… Прошу вас… Можете что-нибудь сказать? – Виталий Николаевич выглядел ужасно нелепо. И говорил нелепо. И вообще его присутствие тут тоже было нелепым. Нелепым, как сама жизнь.

– У меня есть что сказать, конечно, – голос Кати звучал холодно, уверенно, жестко, – есть что сказать. Мои родители были мирные люди. Они жили, не нарушая законов. Платили налоги, воспитали нас, отдавались работе, они учили, спасали жизни. Они были очень хорошими гражданами своей страны. Они служили своему государству. А что они получили в ответ? Государство их убило! Потому что, к сожалению, не все такие добросовестные, как мои мама и папа. В нашей стране полно халтурщиков и тунеядцев.

Виталий Николаевич коснулся Катиной руки, жестом пытаясь утешить и остановить, но Катя отдернула руку, кисель выплеснулся из стакана.

– И я не буду молчать. Я не сдамся. Я сделаю все, чтобы виновные понесли наказание за свою халатность и безалаберность. И это не жажда мести. Это жажда справедливости. И несмотря на то что меня в этом не поддерживает ни родная сестра, ни муж… – Маша оставила эту реплику без ответа, даже телом не шелохнулась, а Олег вытянулся в струну, набрал в легкие воздух, чтобы возразить, но Катя говорила все громче и быстрее: – Я буду бороться за справедливость! Мои родители не должны были умереть так быстро! Но так получилось, что у них оказалось слишком много убийц. Я обещаю, что не остановлюсь, пока не найду каждого. Аминь!

Катя сделала несколько больших глотков киселя. И вышла из-за стола.

Тишина застолья сменилась на шепот.

– Это же был несчастный случай, разве нет?

– Какие убийцы?

– Бедная девочка… Такое горе. Но держится стойко.

А Катя стояла на кухне, глядела в окно. В окне качались на ветру облезлые деревья. Рама у окна тоже какая-то облезлая, деревянная. На холодильнике сидел холщовый домовой с пластмассовыми глазами и соломенными волосами – подарок мамы. У Кати такой же дома.